Писатель — это тот, для кого процесс письма более затруднителен, чем для остальных людей.

Почти каждый раз, когда я выступаю на телевидении, продюсер который звонит, чтобы обсудить темы разговора, — женщина Даже Солженицын как-то сказал, «Великий писатель — это второе правительство».

«Чехов это не просто писатель — это явление мировой культуры».

Я думал писатель — это мая жена.

Писатель — это колдун, он рассматривает животное как единственное существо, перед которым ощущает ответственность

«Писатель, как змея, должен менять кожу» – Огонек № 29 (5624) от 27.07.2020

Новый роман писателя Павла Басинского «Любовное чтиво» готовится в «Редакции Елены Шубиной» (АСТ) к выходу этой осенью. «Огонек» поговорил с писателем о степени риска, на которую способна идти литература, чтобы приобрести нового и не потерять старого читателя.

Беседовала Мария Башмакова

Павел Басинский известен прежде всего как автор книги «Лев Толстой: бегство из рая» — за этот роман он получил первую премию «Большой книги» в 2010 году. В 2018 году Басинский представил публике оригинальное исследование «Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой», с посвящением «памяти русского феминизма» — это подлинная опять же история о самоубийстве русской студентки Сорбонны в 1902 году. В новой работе писатель, однако, ломает все прежние представления о «должном»: его новая вещь «Любовное чтиво» — роман-фейк по собственному определению автора. Действие романа происходит в 2010-х годах: популярный писатель Иннокентий Иноземцев и влюбленная в него юная провинциалка Вика, которая занимается в издательстве любовными романами, в прямом и переносном смысле пишут прямо на глазах читателей свое «любовное чтиво». Герои, как и положено, соответствуют массовым стереотипам: «витальный делец», «сексуальная секретарша», «Золушка из провинции» и так далее. Но при этом «Любовное чтиво» все же сугубо «русский роман» хотя бы потому, что «русская литература», как и литература вообще, является в романе не менее важной героиней, чем мужчины и женщины XXI века. Правда, принц и Золушка тут как бы меняются местами: героиня, согласно требованиям нового времени,— активная охотница, в отличие от своего не юного избранника. Сильная женщина охотится за слабым мужчиной: кто победит и нужна ли эта победа?

— Давайте прежде всего разберемся с определением жанра, который вы сами и предложили: роман-фейк. Что это?

— Я пытался совместить все жанры: детектив, любовный роман, чтобы вышла одновременно игровая и серьезная проза. Мне в принципе неинтересно писать «просто романы». Их написано сотни тысяч. Мне интересно играть в жанры, открывать какие-то новые пути. Мне интересно «женить ежа и носорога». Да, этот роман в некотором роде обычное любовное чтиво. Но на самом деле это не так. Это одновременно серьезная психологическая проза. О семье, об отцах и детях. О настоящей большой любви. О мести, которая соседствует с большой любовью. Роман о женофобе, который обретает большую любовь.

— Вы автор романов о семье Льва Толстого и вообще «серьезный автор», как принято говорить. И вдруг — «Любовное чтиво». Ваши читатели от вас такого не ждали.

— Потому я и написал роман-фейк, что его от меня «не ждали». Я не выпендриваюсь, это сознательная писательская стратегия. Когда от тебя что-то «ждут», нужно задуматься: а не слишком ли ты стал понятен и предсказуем? И ломать в том числе и собственные стереотипы. Иначе ты превращаешься в конвейер по производству ожидаемых книг. И еще, я немного устал от биографий. Они затратны по части собирания материала. Но главное — не это. Писателю нельзя бронзоветь. Когда я получил Государственную премию, то понял: надо написать что-то такое… Примерно как «Любовное чтиво». Наглое и непредсказуемое.

— Жанр любовного романа вам легко дался? Это как конструктор, да?..

— Думал, что дастся легко. Я считал: нон-фикшен писать труднее, чем художественную прозу. Думал, что дам себе такой отпуск, отдохну от биографий. Грубо говоря, надену утром халат, выпью чашечку кофе и напишу что-то эдакое.

Но, поработав с этим романом, понял, что художественную прозу писать труднее, потому что в документальной у вас есть материал и он сам себя диктует. А в художественной прозе приходится все придумывать самому: сюжет, героев, интриги…

— Ваш главный герой, Иноземцев, вам близок?

— Если главный герой не близок писателю, то как писать?.. Ведь с ним жить как минимум год. Но это не я, как могут подумать, тем более что главный герой — тоже писатель. Это важно: романисты часто путают себя с главными героями. Я тоже иногда беру факты из своей биографии, например поход в горы… Но Иноземцев — не я. Он влюблен в себя, он — нарцисс, а я, надеюсь, нет. Иноземцев — это то, кем я не хотел бы быть. И, надеюсь, не являюсь. При этом многие его слова, жесты, мысли — мои. Буквально мои. Но это то, что я в себе ненавижу. Ну да, если хотите — это мой «черный человек», мое зеркало, которое я хотел бы разбить. Поэтому, когда вы спрашиваете, люблю ли я его, отвечаю: люблю, но хотел бы убить.

— Где же тогда грань между фактом и вымыслом?

— Эту грань сложно определить, это и есть алхимия художественного творчества. Для меня самого Иноземцев стал понятен не сразу. Не сразу, например, стало понятно, что он заложник своей слишком красивой фамилии. Помните Павла Петровича в «Отцах и детях»?.. Это вроде бы сам Тургенев, но Тургенев смотрит на него с иронией, и это, конечно, совсем не он.

— Другая героиня «Любовного чтива» — девушка из провинции, от которой сходят с ума мужчины. Чем она вам интересна?

— Она непредсказуема. Она умна. Сексуальна. Но она одержима чувством мести. Ее задача — выбить Иноземцева из зоны комфорта. Показать ему кузькину мать. Он успешный писатель, живет в центре Москвы, страдает амнезией, но ему это нравится на самом деле, он на этом механизме «забытья» делает свои романы. А Вика мстит ему… Почему — не будем говорить, а то читать будет неинтересно.

— В вашем романе много перекличек с «Авиатором» Водолазкина — там и имя героя, и его амнезия, и любовь зрелого мужчины к юной девушке… Это сознательный прием?

— Все мы у кого-то что-то воруем, это нормально. Я у Жени (Евгения Водолазкина. — «О») украл принцип создания записок в настоящем времени из «Брисбена» и честно ему об этом сказал, он мой друг. А сама по себе амнезия — не изобретение Жени, она сто раз была и в литературе, и в кинематографе. И амнезия у наших героев разная. Моего Иноземцева никто не замораживал, как в романе «Авиатор» (кстати, тоже старый прием). Мой Иноземцев живет в своем уютном мире, и творческая, так сказать, амнезия ему именно нужна. Это ему советует не только его психотерапевт, но и его друг и издатель Игумнов. Избавляясь от амнезии, герой возвращается в обычную жизнь, но вопрос: нужно ли ему это?

— Тот же издатель Игумнов в вашем романе посылает к черту «настоящую литературу». Он убежден: читатель устал от серьезного чтения и чужих проблем. Насколько вам близка эта мысль?

— Мне эта позиция не близка, хотя она верна — это тенденция последнего времени. Люди все меньше и меньше хотят читать серьезную художественную литературу, а вот документальную готовы. Люди в последнее время не хотят смотреть серьезные фильмы, и они в своем праве. Проблем у них и так много, чтобы еще заморачиваться проблемами каких-то героев. Мысль Игумнова давно высказал еще Борис Акунин. Он говорил, что литература идет, с одной стороны, к чистому вымыслу, условно говоря, к фэнтези, детективам, женским романам. А с другой — к «чистому документу». Выходят толстые романы, но какие? Например, «Обитель» Прилепина, но это про лагерь на Соловках, реальные исторические персонажи. Гузель Яхина — с ее темой раскулачивания… Джонатан Литтелл с его «Благоволительницами», построенными на бездне документов…

— Ваш прошлый роман «Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой» был посвящен русскому феминизму. Эта тема не перестала интересовать вас? Тем более что она становится все более актуальной и у нас, и в мире…

— К феминизму я отношусь… с интересом. Но нужно ответить на вопрос, что такое современный феминизм. Это все равно как в начале XX века понять, что такое русский марксизм или народничество. Стержень феминизма ясен: борьба женщин за свое достоинство в любых видах. Но в феминизме слишком много течений, единогласия там нет. Но я «слышу», понимаю феминисток, даже самых радикальных. В их позиции много правды, которую не хотят понять большинство мужчин. Например, правда о том, что мужчина не лучше женщины. Возможно, даже хуже. Сегодня женщины умнее, образованнее, социально активнее. Но при этом, черт возьми, они еще и детей рожают и, как правило, воспитывают.

— В вашем новом романе есть слова, что «писатель-мужчина, воображающий мысли героини, всегда рискует оказаться смешным в глазах женщин». Можете ли вы про себя сказать, что понимаете женщин, как долго полагал о себе ваш герой?..

— Не понимал, не понимаю и никогда не пойму. Есть мужчины, которые полагают, что видят любую женщину насквозь, как рентген. Но подозреваю, они видят только то, что у нее под юбкой. Вот за что героиня полюбила Иноземцева? При том что он терпеть не может, например, домашних животных, которых героиня обожает? Тоже загадка женской души… Как и мой герой Иноземцев, я боюсь женщин. Это для меня — инопланетные существа.

— Каждый исторический период формирует своих героев. Судя хотя бы по недавним сериалам («Содержанки», «Чики») и книгам, ваш роман не исключение — сильных и ярких героев-мужчин нет. А женщины и проблемы решают, и о любви не забывают… Почему так?

— А почему я написал «Любовное чтиво», а не роман под названием «Мужчины дерутся молча»?.. Мужчины становятся асоциальными, и это начинается с мальчиков, которые ничего не могут сделать, не устраиваются в жизни. Проблемы будут потом. Начнется матриархат.

— Почему в русской литературе крайне редко пишут про сегодня, а чаще оглядываются назад? Как можно объяснить этот феномен?

— О сегодня писать трудно. Все, что пишется о сегодня, уже написано в СМИ, в блогах, в Instagram. Трудно представить сегодня Достоевского, который написал бы о нечаевском процессе («Нечаевское дело» — убийство студента, совершенное в 1869 году революционным кружком под руководством Сергея Нечаева, послужило поводом для романа Достоевского «Бесы». — «О»), потому что о нем сто раз написали бы в Сети, включая анализ события. Поэтому писатель и вынужден искать «вкусные» темы в прошлом. Ведь не случайно я в романе отношу действие в 2010 год.

— Писатель как человек, слово которого было важным, остался в прошлом. А что осталось? А может ли писатель вообще существовать без потребности разговора о важном с читателем?

— Нет, писатель сегодня не «мессия» ни разу. У писателя другая задача — осмысление жизни в разных ее проявлениях. Писательское слово остается важным, потому что медиа перемалывают события, а писатель их осмысляет.

Но для этого ему нужно время, год как минимум. И, наконец, художественное слово несет свою информацию, душевную, интеллектуальную, на что не способны СМИ.

— Писатель свободен, пока творит. Когда его книгу экранизируют, его слово переосмысляется. Что вам дал опыт экранизации вашего текста в фильме «История одного назначения» Авдотьи Смирновой?

— Экранизация не романа, а только одного эпизода из моей книги «Святой против Льва» было для меня временем абсолютного счастья. Видеть, как твои слова воплощаются на экране в игре прекрасных актеров,— это ли не счастье? К тому же у нас с Анной Пармас (моим сосценаристом) и Авдотьей Смирновой было полное взаимопонимание. Я учился у них, они, наверное, чему-то учились у меня. Может, поэтому фильм и получил все возможные призы за лучший сценарий. Другое дело, если ты приходишь в кино, то должен отказаться от писательской гордыни. Кино — это другой образ мышления. Но мне это понравилось. Я люблю «переформатироваться». С этим романом я ведь тоже «переформатировался». И я свободен в этом процессе.

— Кино — это выход к очень большой аудитории. Но это и индустрия. Возможно ли сегодня сотворчество с индустрией без потери смыслов? Или смысл сохраняется теперь только в узких средах, в локальных, а в широких не работает?..

— Мне кто-то передал слова нашего великого кинорежиссера Алексея Германа-старшего: «Ну какое же кино — искусство? Его делают слишком много людей». Это, конечно, была шутка маэстро. Но в ней есть смысл. Отношения между литературой и кино не просты. Многие писатели, соглашаясь писать сценарии, потом отказываются, потому что к ним предъявляют слишком много требований, от продюсеров до режиссеров. И уходят в гордое одиночество творцов. Вот именно чтобы не было «потери смыслов». У меня было не так. Я испытывал настоящий кайф, когда Авдотья Смирнова предложила писать сценарий вместе с замечательной Анной Пармас. Забавно, что именно во время нашей работы вышел клип «На лабутенах» (на песню «Экспонат» группы «Ленинград», 2017 год, режиссер — Анна Пармас.— «О»), и мы смеялись, следя за тем, как этот ролик набирал на наших глазах десятки миллионов просмотров. Мы с ней сочиняли «умную» историю из жизни Толстого, а в этом время десятки миллионов людей зависали на ее «Лабутенах». Думаете, это помешало нашей работе? Ничуточки! «Аня,— сказал я,— побейте, но научите». Все это чушь, что смыслы работают только в узких средах. Все писатели мечтают о миллионных тиражах, но не все в этом признаются, потому что знают, что никогда их не добьются. Симбиоз кино и литературы — это самый актуальный тренд нашего времени, и он мне нравится. Работать с кино способны писатели не просто суперсовременные, но именно суперталантливые, как Алексей Иванов, например. И я тоже мечтаю работать с кино, только не зовут пока. Позовите, прошу! Работать с кино интересно! Видеть много людей, которые смотрят с экрана твое детище, претворенное работами хорошего режиссера, хороших актеров,— это невозможный кайф. И не пугайте меня Индустрией. Книжная индустрия — тоже индустрия. Над книгой работает также много людей, включая книжных продавцов. Словом, я люблю кино и хочу в кино.

— В 2019 году вы были удостоены Государственной премии в области литературы и искусства: насколько это важно для вас и что меняет, если меняет, в жизни?

— Хотите верьте, хотите нет, но ничего не меняет. Приятно, конечно. Деньги приличные. Но «носить» звание на голове, а тем хуже на лице и в глазах, я не буду. Я же сказал: отчасти поэтому я и написал вещь, которую от меня никто не ждет. Писатель, как змея, должен менять кожу. И выставляться перед читателями, критиками голым. Вот я и выставляюсь. Пусть топчут!

Владимир Торин: «Писатель — это гуманист»

Писатель Владимир Торин прославился романами «Амальгама» и «Амальгама 2. Тантамареска». Высокая популярность книг побудила к изданию романов в новом формате — покетбук. Как только книжные новинки поступили в магазины Челябинска, мы поговорили с автором нашумевших бестселлеров и узнали о том, что в искусстве нет запретных тем, что необходимо прочитать каждому человеку и почему писатель Торин никогда не будет публиковаться под псевдонимом.

— У меня есть любопытная история про создание первой книги. «Амальгаму» я писал изначально для того, чтобы позабавить и развлечь друзей. Это был устный рассказ, переложенный на бумагу. Впоследствии роман заинтересовал многочисленных читателей. Поэтому секрет прост: читателю должно быть интересно. И мне очень приятно, что многие читатели говорят, что мои книги с первых строк захватывают и уже не отпускают.

— А какие книги вы сами любите читать? Назовите три ваших любимых или оказавших на вас влияние отечественных произведения.

— Я глубоко убежден, что любая написанная книга имеет право на существование. Плохая или хорошая, для кого-то и почему-то она писалась, и для нее найдется свой читатель. Книги могут быть разными, и их нельзя уничтожать. Поэтому я призываю читать как можно больше. Именно так со временем формируется литературный вкус, и в разное время появляются те произведения, которые становятся нужными и важными для каждого из нас. Поэтому на данный вопрос не может быть стабильного ответа.

Например, меня сейчас интересует метаморфоза, произошедшая с Львом Толстым. Если посмотреть на его произведение раннего периода, «Севастопольские рассказы», и шедевры мировой литературы в творческой зрелости, то можно увидеть, как сильно менялись взгляды великого русского писателя. Меня интересуют не столько произведения, сколько сама эта трансформация.

Безусловно, мне интересна бездонная русская литература: Чехов, Булгаков… Из современных авторов — Сорокин и Пелевин. Очень люблю Водолазкина, с которым лично знаком.

Еще советую молодому поколению познакомиться с так называемой «лейтенантской прозой», рассказывающей о Великой Отечественной войне. Я сам был на трех чеченских войнах и знаю об этом кошмаре не понаслышке. Известные советские писатели, пришедшие на войну юными мальчишками, а впоследствии давшие миру невероятные по своей художественной силе тексты, — Богомолов, Бондарев, Быков. Это удивительная, невероятно сильная литература.

— Какие темы вы никогда не станете затрагивать в своем творчестве и почему? Какой литературный жанр не ваш по духу?

— В настоящем искусстве нет запретных вопросов. Каждая проблема по-своему привлекательна. То же самое с жанрами: жанры всякие нужны, жанры всякие важны. Кроме одного — пресного и неискреннего. Некоторые журналисты отметили, что я вообще изобрел новый жанр — амальгама, предполагающий таинственный сплав исторических фактов, детективной линии, мистических совпадений и загадок. На мой взгляд, сегодня стандартные литературные формы претерпевают изменения, поэтому может существовать только два жанра — скучный и захватывающий. Второй мне ближе.

— Вы много путешествуете, встречаетесь со своими читателями в России и за границей. Зарубежные читатели отличаются от российских?

— Действительно, презентации моих обеих книг были в Москве, Санкт-Петербурге, Красноярске, Краснодаре, Нижнем Новгороде, Сочи и Ульяновске. Я встречался с читателями в Риге. Люди везде хотят знать про простые и понятные вещи: что такое счастье, любовь, дружба, согласие и как всего этого добиться. Но заметил, что зарубежные читатели тоскуют по русскому слову и поэтому больше ценят российскую литературу.

— В чем вы видите общественную роль писателя сегодня? Оказывают ли на вас, как на автора, влияние современные технологии и медиа?

— В первую очередь писатель — это гуманист. Он должен развивать в людях что-то прекрасное и призывать к добру. Собственно, много лет великая русская литература на этих принципах и строилась. Сегодня роль писателя не изменилась.

Я в прошлом журналист, а сегодня писатель, политтехнолог и специалист по коммуникациям. Конечно, все современные медиатехнологии мимо меня не проходят, я в них существую, ими живу и пользуюсь как инструментами. Но если посмотреть глобально на вещи, то форма не меняет содержание. Появление интернета и социальных сетей или когда-то телевидения не изменило самого главного: добро остается добром, справедливость — справедливостью, счастье — счастьем. И как бы ни менялись современные технологии, мировоззренческие установки много тысяч лет не меняются. И дай нам бог их нащупать и понимать, чтобы быть счастливыми.

— Вы никогда не хотели писать под псевдонимом?

— Я долгое время работал журналистом, и есть большое количество статей, подписанных самыми разнообразными фамилиями. Для меня это не ново. Однако мой дедушка был писателем. В Киеве, на доме Союза писателей Украины, висит мемориальная доска, рассказывающая, что здесь жил и работал писатель Владимир Торин. Поэтому как писатель я подписываюсь своим именем. Это уже некоторая литературная династия.

Справка:

Владимир Торин — член Союза писателей России, секретарь Союза писателей России по международным делам, журналист и писатель. Родился в Киеве, долгое время жил в Риге, Нижнем Новгороде, Берлине, Львове, Москве. Кандидат исторических наук, политолог и политтехнолог. Работал военным журналистом, поочередно пройдя все горячие точки, разбросанные по территории бывшего СССР. Крепил журналистское братство, будучи создателем всероссийского журналистского объединения «Медиасоюз», работал преподавателем журналистики. Работал пресс-секретарем крупнейших российских промышленных компаний.

«Писатель – это патриот и гуманист..»

«Писатель – это патриот и гуманист..»

08. 02.2021 17:30 200 0

Глава Республики Северная Осетия-Алания Вячеслав БИТАРОВ провёл рабочую встречу с писателем, публицистом и политическим деятелем Захаром ПРИЛЕПИНЫМ.

Руководитель республики отметил, что Захар Прилепин является поклонником таланта нашего земляка Гайто Газданова и не раз в медийном пространстве звучали его теплые отзывы о творчестве писателя осетинского происхождения.

— Во Владикавказе по вашей инициативе и при вашей финансовой помощи состоялось открытие мемориальной доски Гайто Ивановичу. От имени жителей республики и от себя лично выражаю вам благодарность за вклад в сохранение духовного наследия и увековечение памяти известного писателя, – сказал Вячеслав Битаров.

Также Глава РСО-А отметил и гуманитарную деятельность, которую Захар Прилепин вёл на территории Донецкой и Луганской народных республик.

—Одним из ваших боевых товарищей был наш земляк – Олег Мамиев, погибший в сражениях в Донецкой области. Он – один из достойных сынов Осетии, память о котором мы свято чтим. Спасибо вам за талант, несокрушимый дух и твердую гражданскую позицию. Ваша деятельность еще раз подтверждает, что писатель – это, прежде всего, патриот и гуманист, – сказал Вячеслав Битаров.

Захар Прилепин поблагодарил Главу РСО-А за тёплый приём и выразил готовность организовать на территории республики Газдановский мультикультурный фестиваль, который позволит привлечь к культурным и просветительским инициативам как признанных мастеров искусств, так и молодые таланты всего Северного Кавказа – поэтов, прозаиков, художников и музыкантов.

— Гайто Гадзанов для меня с юности является самым любимым, определяющим в жизнестроительстве, в моем отношении к литературе писателем. И то, что мы сделали – самое малое и первое, что хотелось бы сделать для Северной Осетии. Надеюсь, что сегодняшний день станет началом нашей крепкой дружбы, – обратился к руководителю республики Захар Прилепин.

На встрече были высказаны инициативы об открытии музея и других важных мероприятий.

Вячеслав Битаров отметил, что с благодарностью воспринимает эти идеи и всегда рад видеть почетного гостя в Осетии.

Внутри подкаста Росс Голана «And the Writer Is…»

По большинству показателей автор песен Росс Голан сейчас на высоте: треки, написанные им в соавторстве, вошли в десятку лучших хитов Арианы Гранде, Селены Гомес и Фло Рида в прошлом году. Но Голана беспокоит будущее своей профессии, которая формирует музыку, которую каждую неделю слышат сотни миллионов слушателей.

«Мы только что уничтожили средний класс авторов песен», — говорит он. «У меня была песня на пластинке Майкла Бубле; за первую неделю было продано 100 000 копий этого альбома, что очень много.Но 100 000 копий приносят 9 100 долларов [авторам песен]. Разделите это между тремя авторами, и вы заработали 3000 долларов. Это не мелочь, но для этого нужно получить второй по величине альбом в гребаном мире. Альбомы уходят, так как же нам создать какой-то источник дохода для людей, которые не пишут «Мой дом» [Фло Риды], «Опасная женщина» [Гранде] и «Та же старая любовь» [Гомеса] ? »

В рамках своих усилий по защите авторских прав на 99 процентов Голан недавно запустил подкаст под названием And the Writer Is… , в котором он встречается с некоторыми из самых громких имен в бизнесе — Бонни Макки (восемь номер один, в основном с Кэти Перри), Звездные врата (10 номер один с Рианной, Не-Йо и Бейонсе) и многие другие — и разговаривает с ними более часа.Беседы часто бывают увлекательными (попробуйте интервью с Макки и Саваном Котеча, которые для начала написали хиты для Grande, Usher, The Weeknd и многих других), поскольку писатели обсуждают сокрушительное беспокойство, которое они испытывают по поводу соответствия своим прошлым хитам, сексизм, который пронизывает звукозаписывающую индустрию, и то, как написание хитов, которые помогают привлечь внимание новых исполнителей, поможет карьере больше, чем сочинение нового сингла Рианны.

«Если люди услышат рассказы об этих писателях, — рассуждает Голан, — слушатели будут более сговорчивы:« О, я заплачу дополнительный цент за песню.Он говорил с Rolling Stone о своих целях с And the Writer Is… ; ниже приведены выдержки из разговора.

Как возник этот проект?
У меня есть книга, которую все подписывают, когда я работаю с ними, вроде ежегодника. Может быть, потому, что в старшей школе я не был крутым, я подумал, что это хорошая идея. Его подписали все, с кем я работал последние 10 лет — от Энрике Иглесиаса до Бон Джови, Пинка, курящих курят, Гарри Стайлса и Меган Трейнор.А что касается сценаристов, это Ламонт Дозье, Макс Мартин, Звездные врата, Бенни Бланко и все большие деревенские парни.

Эти сеансы очень уязвимы, и независимо от того, насколько вы писатель, вам все равно придется войти и быть эмоционально обнаженным. Не знаю, были ли у вас когда-нибудь по-настоящему задушевный разговор с незнакомцем в течение девяти часов. Если бы люди могли записать эту часть сессии, они бы влюбились в этих людей [авторов песен]. Хорошо, если их истории станут известны.Думаю, именно так мы немного двигаем стрелкой, чтобы люди начали сочувствовать писателям.

Считаете ли вы, что авторы песен не получают заслуженного признания?
Я думаю, что лишь небольшой процент авторов, когда песня становится известной, обижаются из-за того, что не получают должного признания. Дело не в славе. Информационно-пропагандистская часть этого заключается в том, что я не думаю, что люди осознают и осознают, как мало денег платят людям, которые создают музыку, которая им нравится.

Индустрия очень любит трахать артиста и автора песен. Я не против звукозаписывающих лейблов, но в истории они, по сути, инвестировали в записи музыки, они использовали эти записи, и они не обязательно выплачивают компенсацию создателям. Между создателями нет реального распределения богатства. По большей части лейблы получают большие деньги и даже не перераспределяют их между артистами.

Вы смотрите сейчас самые популярные песни по радио — из 20 лучших песен Мэриан Хилл — единственная, у которой нет профессионального писателя или продюсера.Если нет денег на развитие сочинения песен, у музыки будет странное будущее.

«Индустрия очень любит трахать исполнителя и автора песен».

Если бы на пьесу приходился один цент или что-то в этом роде, вся издательская индустрия, индустрия написания песен, достигла бы огромного успеха. Например, [зарабатывать] деньги, которых мы никогда раньше не видели. Раньше вы были готовы положить 25 центов в музыкальный автомат или потратить 20 долларов на прослушивание одной песни на компакт-диске. Но люди не хотят тратить ни цента, чтобы послушать песню? Думаю, люди могут не возражать.Мы не просим ничего сумасшедшего. Возможно, люди захотят делать это больше, если поймут, кто пишет песни.

Одна из вещей, о которых мы говорим, — это попытка оказать медицинскую помощь авторам песен. Если моя семья заболеет 10 лет назад, я трахнусь. Я рассматриваю это как борьбу за 23-летних писателей, которых я подписал, и они фантастические. Они подписаны на крупных издателей, но их карьера такова: они лучше пишут хиты. Альбомной композиции нет. В прошлом году я продал около 10 миллионов песен между «Dangerous Woman», «Same Old Love» и «My House».«У меня было несколько песен на альбоме Меган Трейнор и несколько песен на альбоме Лукаса Грэма. В 2001 году из-за того, что кто-то купит «7 Years», эти песни будут стоить пару сотен тысяч долларов каждая. Уже нет.

Были ли вы заядлым слушателем подкастов до начала этого проекта?
Я люблю разговорное радио. Мне нравится Терри Гросс. Я знаю Марка Марона. Я слушаю выступления на TED, слушаю историю Дэна Карлина, слушаю Serial . Мне нравится, когда можно просто послушать и почувствовать себя мухой на стене.В этой среде есть что-то захватывающее. Я не могу придумать другого способа провести такое обширное интервью.

В подкасте вы предполагаете, что Нэшвилл гораздо лучше отмечает своих авторов, чем Лос-Анджелес?
Когда я впервые встретил Кита Урбана, он подошел ко мне и сказал: «Я просто хочу поблагодарить вас за то, что позволили мне записать ‘Shame’». Я гарантирую, подойду ли я к Джастину Биберу, Ники Минаж или некоторым из них. люди, которые сбили мои рекорды, но я их на самом деле не знаю, их безопасность вырубит меня.Я бы сказал: «Подождите, но я же написал…»

Если писатель никогда не был в Music Row, вы его упускаете. Просто катайтесь взад и вперед и говорите: «Вау, вот как ценятся писатели». На углу Fairfax и Wilshire BMG не помещает гигантскую фотографию «Shape of You» [Эда Ширана] со Стивом Маком [соавтором и со-продюсером сингла]. Вот как бы это было.

В Лос-Анджелесе это рекордный исполнитель. Внизу — крупный производитель. Потом великий художник. Возможно, за великим артистом стоят авторы песен.Я знаю одного парня, у которого была вечеринка номер один для артиста, и глава лейбла встал и поблагодарил артиста, а сам артист встал и поблагодарил радиолюбителей, и никто не поблагодарил сценаристов или продюсера. Они почему-то не замечают этого.

«Люди просто не хотят верить, что певец не может писать свою музыку».

Большинство этих лейблов не покупают нам таблички [в память о вехах продаж]. [Ариана Гранде] «Dangerous Woman» — это песня, которую я написала дома.Это название ее тура, это название ее товара, это название ее альбома, это название ее главного сингла. У меня нет мемориальной доски. Может быть, они мне дадут; Они мне нравятся. Но подтверждения нет. Даже Макс [Мартин; автор 22 хитов Hot 100 Number One] не заслуживает похвалы. И он парень . Я не думаю, что люди признают, что все мы являемся свидетелями этого беспрецедентного таланта.

Актеры — профессиональные лжецы. Никто не злится на Мерил Стрип за то, что она не написала свой сценарий.Почему-то певцы говорят правду. Люди просто не хотят верить, что певец не может писать свою музыку.

В эпизоде ​​с Бонни Макки вы, ребята, немного поговорите о сексизме в писательском мире. Собираетесь ли вы привлечь внимание к творчеству женщин-писателей?
Печально то, что писателей-женщин не так много, как должно быть. Саймону Уилкоксу через четыре недели. Она написала «Jealous» для Ника Джонаса. Возможно, это моя любимая история, которую я когда-либо записывал.

Не знаю, слышали ли вы фильм Джастина Трантера, но в основном это было о женоненавистничестве. Его идея заключалась в том, что на каждой сессии всегда должен присутствовать писатель из числа меньшинств или женщина. В этом есть правда. Есть идея, что если вы организуете сессию городской музыки, вы получите всех городских писателей, а если у вас будет поп-сессия, вы получите всех авторов поп-музыки. Это просто все усреднит. Одна из лучших составляющих современной музыки — это то, что у вас действительно выходят такие вещи, как дуэт Селены Гомес и Томаса Ретта.Я хотел бы большего разнообразия.

Вы пытаетесь привлечь к подкасту авторов из кантри, R&B или жанров, не относящихся к поп-музыке?
На прошлой неделе мы только что сыграли Люка Лэрда [ведущего писателя из Нэшвилла], это скоро выйдет. Мы собираемся делать одно в неделю, так что дойдем до всех. Это всего лишь вопрос времени.

Что такое писатель? | VQR Online

В настоящее время в нашей культуре существуют два крайних взгляда на писателей. Наиболее консервативная точка зрения рассматривает писателей как настоящих героев, одаренных гениев, которые более проницательны, чем остальные из нас, и поэтому обязаны руководить и наставлять.Наиболее радикальная точка зрения рассматривает писателей как счастливых уток истории, людей, которые, возможно, потому, что многие из них были белыми и самцами, оказались в нужном месте в нужное время, то есть в привилегированном месте, и поэтому часто ничего не представляют. больше, чем самые антидемократические ценности культуры.

Ни одна из этих точек зрения не является удовлетворительной, потому что каждая предполагает пассивность писателя. Согласно первому, писатель родился особенным и, время от времени что-то напевая, придает особенность тем из нас, кому не повезло. Согласно второму, предполагающему еще большую авторскую пассивность, писатель получил особенность, навязанную ему влиятельными и единомышленниками в его обществе, и поэтому, как эолова арфа, выражает самые угнетающие из ценностей этого общества.

Мне хотелось бы думать, что я немного разбираюсь в писательстве, отчасти потому, что я профессионально писал более двух десятилетий, но главным образом потому, что я изучал других писателей примерно за тот же период времени. И я изучал их таким образом, чтобы дать учащимся наилучшие результаты, то есть я не только читал, но и писал о них.

Не то чтобы я всегда знал, чем занимаюсь, будь то писатель или студент писательского мастерства. Я одновременно и поэт, и критик, а это значит, что я только поощряю недоверие в обоих лагерях, при этом мои друзья-критики недоумевают, почему я валяюсь в чем-то столь беспорядочном и субъективном, как поэзия, а мои друзья-поэты задаются вопросом, как я могу тратить драгоценное время Могу использовать для стихотворения при составлении сносок. И, как я уже сказал, я задавал себе те же вопросы. Не столько о стихах, которые я писал с тех пор, как я вообще мог писать и которые кажутся мне такими же естественными, как ходьба или дыхание, но в основном о критике, которая, в конце концов, требует походов в библиотеку, чтения страницы за страницей снотворной прозы и других утомительных, неэстетичных занятий.

Тем не менее, даже когда я писал стих за стихом, я также писал статью за статьей и книгу за книгой о других писателях. «Зачем ты это делаешь?» — спросили поэты. И мне пришлось сказать им: «Я не знаю». Потому что я знал, что что-то ищу, но не знал что.

Теперь я думаю, что знаю. Теперь я понимаю, что на менее чем полностью осознанном уровне я искал какое-то уравнение, формулу, объясняющую, что такое писатель. Недавно я завершил работу над книгой о Германе Мелвилле, и с написанием этой книги я получил почти полное понимание того, что такое писатель и чем он занимается.Книга Мелвилла стала краеугольным камнем в арке, которую я строил, хотя мне еще предстояло немного поработать над всей структурой, прежде чем я закончу.

Во многих отношениях Мелвилл был архетипическим писателем: ни гением, ни рупором, как некоторые люди думают, что автор — это тот, кто был удачливым и неудачливым, стабильным и нестабильным, благословенным и проклятым. Изначально Мелвилл был эксцентричным как в переносном, так и в буквальном значениях этого слова. То есть он был немного странным психологически — возможно, даже немного — но также он провел большую часть своей жизни на грани всего, что можно было бы считать обычным.

Если вы знакомы с зачатками жизни Мелвилла, то вы знаете, что существует прочная биографическая основа для безошибочного присутствия в работах Мелвилла как любви, так и подозрения в отсутствии корней — и, можно также сказать, нежности. ибо и подозрение в постоянстве тоже. Происходивший от процветания, Мелвилл был вынужден обстоятельствами обменять стабильность дома и семьи на жизнь среди самых отчаянных персонажей человечества: мятежников, дезертиров, обычных преступников.Страдания, которые он видел и испытал, когда был молодым моряком, отталкивали его, но именно морские приключения принесли ему первый — и при жизни единственный — литературный успех. Даже после того, как он широко опубликовал, женился, и, создав собственную семью, тщательно восстановив свое буржуазное первородство, Мелвилл, казалось, часто чувствовал ограничения обычной жизни и дважды в более поздней жизни совершал морские путешествия, имитирующие дни его безденежной, но беззаботной юности.

Неудивительно, что работы Мелвилла пронизаны амбивалентностью и откровенным противоречием.Но это не означает, что его карьера не поддается описанию; Напротив, карьера Мелвилла представляет собой особую проблему, которую я попытался решить в своей книге о нем. Пытаясь рассматривать Мелвилла как человека, гражданина и художника, я старался не писать ни биографию автора, ни критическое исследование произведений, созданных на протяжении его карьеры; Вместо этого моей целью было написать биографию той карьеры. Сноски, над которыми я потратил так много времени, были предназначены для того, чтобы направить читателя к множеству стоящих книг и эссе о личной истории Мелвилла и его сочинениях, а не только второстепенных, но сам текст сосредотачивается на жизни его наиболее напряженных людей. «Я», то есть его писательское «я»: как оно развивалось, как функционировало, как реагировало на успехи и неудачи.

Книга Мелвилла — четвертая и, если обстоятельства не убедят меня в обратном, последняя в серии написанных мною книг, книг, которые, хотя и сильно различаются по предмету, тем не менее имеют очень похожую конструкцию. Они имеют дело с писательницей Реконструкции Грейс Кинг, писателем Генри Джеймсом и современным поэтом Марком Стрэндом. Подобно этой книге о Мелвилле, каждая из остальных также является биографией карьеры. Карьера писателя крайне нежелательна; Подобно актерам и музыкантам, большинство писателей не преуспевают, а тем, кому все же приходится справляться как с неудачами, так и с успехами, — и даже успех может быть проблематичным, как говорят заголовки.

Тем не менее, что я узнал от своих четырех предметов, и от Мелвилла наиболее окончательно — настолько окончательно, что, как я уже сказал, я не вижу необходимости писать еще одну книгу такого рода, — это то, что у успешных писателей есть две общие черты, независимо от того, насколько они могут отличаться друг от друга. Во-первых, они никогда не сдаются. Вторая черта, которая тесно связана с первой, заключается в том, что они адаптируются.

Грейс Кинг, например, наиболее известна своими рассказами, хотя она также писала полнометражные художественные произведения, литературную критику и историю.Джеймс писал художественные произведения любой возможной длины, а также биографии, критику, пьесы, обзоры, путевые заметки и художественную критику. Strand является одним из выдающихся поэтов Америки, а также автором короткометражных художественных произведений, детских книг и эссе; кроме того, он редактировал антологии и переводил произведения других поэтов.

В каждом из этих случаев мы видим упорную настойчивость в сочетании с непревзойденной универсальностью. Здесь мне вспоминается история того, что якобы физиолог Клод Бернар сказал студенту, который спросил, как он может преуспеть в лаборатории Бернара. Travaitter Com une bête, сказал ученый: работайте как животное, то есть с упорством животного и пренебрежением животного к неудачам, потому что, лишенное своей кости или ореха, животное не будет останавливаться на отсутствии вещь потеряна, но ищите в другом месте, без обид.

В некоторых случаях эти писатели сознательно переходили от одного жанра к другому, хотя в других у них не было выбора. Джеймс, например, был буквально вытеснен из театра после провала его пьесы Гай Домвилл и трогательно написал в своей записной книжке 1 января.23 января 1895 г .: «Я снова беру свое старое перо — перо всех моих старых незабываемых усилий и священных усилий. Сам себе — сегодня — мне больше нечего говорить. Большое, полное и высокое будущее все еще открывается. Теперь я действительно могу заниматься делом своей жизни. И я буду.» И он это сделал: менее чем за десять лет он опубликовал то, что многие считают его величайшими романами: Крылья голубя, Послы, и Золотая чаша, работ, построенных в основном вокруг сцены, диалогов и других драматических условностей, которые он освоил во время своего «неудачного» набега на театр.(Между прочим, в конце жизни Джеймс снова попытался писать пьесы, хотя и без особого успеха, чем раньше.)

Но даже больше, чем эти другие писатели, Мелвилл на протяжении своей карьеры демонстрировал агрессивное сопротивление унынию; когда он обнаружил, что одна дверь закрыта для него, он огляделся, пока не нашел другую, которая была открыта. Его единственные по-настоящему популярные книги были, по сути, рассказами о путешествиях, а его великий неровный шедевр Moby-Dick в значительной степени игнорировался миром, который не был к этому готов.Тем не менее, в течение десятилетий публичного молчания, последовавшего за осознанием того, что его произведения больше не продаются, он написал стихи, которые одно только гарантировало бы ему постоянное, хотя и незначительное, положение в литературе Соединенных Штатов. И когда он лежал на смертном одре, он писал «Билли Бадд», один из лучших рассказов своего времени или всех времен.

Но сказать, что жизнь Мелвилла была триумфом, потому что он написал шедевр, когда он лежал при смерти, — значит упустить из виду подлинную борьбу, которая прерывала его повседневную жизнь.Легко оглянуться назад и сказать: «По был гением» или «Эмили Дикинсон написала одни из лучших лирических стихов за всю историю», не осознавая многих превратностей, которые характерны для жизни каждого человека и, возможно, жизни художников в особенности. Нам нужно смотреть глубже: если настойчивость и приспособляемость — это все, тогда жизнь каждого писателя будет устойчивым подъемом, а успех — определенностью.

И все же один из парадоксов понимания любой знаменитости, будь то писатель или нет, состоит в том, что чем больше кто-то становится известным, тем труднее его или ее узнать.Даже члены семьи могут остаться в неведении; Элеонора Мелвилл Меткалф, собственная внучка Мелвилла, написала в своих мемуарах, что «суть этого человека остается непередаваемой: предположить его качества — все, что возможно».

Проблема усугубляется, когда исследуемая фигура жила в прошлом веке, в то время, когда записей было меньше, фотографии грубее, а описания на английском языке часто чужды современным ушам. С такой непостижимой фигурой, как Мелвилл, проблема понимания становится почти непреодолимой.Он прославился своими ранними работами, основанными на фактах; поразил литературный мир игрой Moby-Dick; , а затем последовал за этим шедевром весьма своеобразный Pierre, книга настолько странная, что в одной газете был заголовок «HERMAN MELVILLE CRAZY».

В конце концов, конечно, он создал работу, которая навсегда изменила сознание культуры. Во-первых, благодаря своей эксцентричности и эксцентричности своих персонажей Мелвилл лучше, чем любой писатель своего времени, предсказал двусмысленность 20-го века, тем самым проложив путь таким писателям, как Уильям Фолкнер.В William Faulkner and Southern History, Joel Williamson отмечает, что величайшие книги Фолкнера, такие как The Sound and the Fury и Light в августе , были о людях, утративших понимание своей расовой или сексуальной идентичности. Сам романист имел такую ​​же разностороннюю натуру, как Мелвилл, и, как Мелвилл, он был способен на сокрушительную непоследовательность, поскольку он обладал размахом и глубиной, которые придавали его произведениям огромную силу. Уильямсон отмечает, что Фолкнер использовал все мыслимые позиция по гражданским правам афроамериканцев, от безоговорочной поддержки до бессердечного увольнения.

Здесь я вспоминаю то, что говорит Уильям Причард в своем эссе о Т. Элиот в The Columbia History of American Poetry, , что «может даже случиться так, что сила великого писателя соизмерима с его способностью оскорблять», поскольку непоследовательность характера обоюдоострая. С одной стороны, многогранный характер заставляет писателя соприкасаться с таким огромным разнообразием чувств и идей, что это можно рассматривать только как полезное; с другой стороны, это приводит к ошибкам, которые постоянные и устойчивые люди вряд ли совершат.

Это несоответствие, конечно, совершенно нормально. То есть непоследовательность совершенно человеческая: хотя каждый из нас хотел бы начать с левого нижнего угла диаграммы успеха и подняться по прямой в правый верхний угол, факт в том, что — и это только в том случае, если мы удачливые — карьеры большинства из нас, независимо от того, какую область мы выбрали, отмечены пиками и впадинами и, таким образом, описывают не прямую линию, как ту, которую делает стрела, летя в яблочко, а зазубренную это больше напоминает небольшой график промышленного индекса Доу-Джонса, психоэкономическую идеограмму, которая напоминает нам, что, хотя «покупай дешево, продавай дорого» — разумный совет, мы не можем утроить наш капитал только за счет желания.

Читателям не следует ожидать, что писатели будут делать то, что они сами не могут, то есть каждый раз становиться лучше. Но это случается, и, как и Мелвилл до него, Фолкнер стал жертвой собственного успеха, когда его читатели обнаружили, что его поздние работы не так «хорошо написаны», как его ранние.

И все же в Фолкнере любопытно то, что, как отмечает Уильямсон, «ни одна из его книг никогда не была встречена потоком восторженных отзывов и нетерпеливым рынком». Вместо этого его статус знаменитости, его растущая репутация в интеллектуальных кругах, а также награды и награды, которые он получил (а не настоящие книги, которые он написал), превратили его в Великого писателя.Таким образом, когда такая книга, как The Fable , появилась в конце жизни, публика действительно не знала, что делать с автором, чьи работы они никогда не читали.

Но эти страны капризов обычны в карьере писателя и, по сути, неотделимы от всей концепции писательского успеха. Другой вид турбулентности гораздо серьезнее, тем не менее, и это гораздо больше тревожит писателя, чем простые взлеты и падения рынка, и здесь я имею в виду демонов психических и эмоциональных болезней. Опять же, мы не так много знаем о психическом составе Мелвилла, как о художниках, которые жили после Фрейда, а не до него. Но вряд ли можно сомневаться в том, что Мелвилл страдал клинической депрессией; в несколько моментов его жена, казалось, была готова бросить мужа, ставшего невыносимым, и нет сомнений, что его маленькая семья вздохнула с коллективным облегчением, когда Мелвилл исчез на несколько месяцев во время одного из своих путешествий обновления в Европу и Святую Землю. Из писем Фолкнера видно, что он взволнован, раздражителен и подавлен, а его проблемы с алкоголем хорошо известны.И все же оба эти писателя неуклонно работали, выполняли свои обязательства, воспитывали семьи, заводили и сохраняли друзей на всю жизнь — то есть они действовали и вели жизнь, во многом похожую на вашу или мою.

Однако факт остается фактом: многие, многие писатели настолько потрясены, что кажется почти аксиомой, что лучшие писатели сошли с ума. Возьмем, к примеру, Вирджинию Вульф, одного из лучших романистов 20-го века, а также маниакально-депрессивную и, в конечном итоге, самоубийцу. Передовая статья о безумии и творчестве в The New Yorfc Times (окт.15, 1993) отмечает: «Растущее число психиатров, неврологов и генетиков. . .верить, что существует связь между гением и безумием таких художников, как она. Может быть и так. Но, как может подтвердить любой, кто когда-либо читал письма и дневники Вульф, именно связь между воображением и самодисциплиной позволила ей занять место в литературном пантеоне. В ее уме могла быть быстрота кузнечика, но ее трудолюбие принадлежало муравью. Отмечая, что Байрон, Шелли и Кольридж страдали либо от маниакальной депрессии, либо от тяжелой депрессии и что композитор Роберт Шуман умер от голода, когда ему было 46 лет, в статье Times цитируется доктор.Рут Ричардс сказала, что «люди, которые испытали эмоциональные крайности, которые были вынуждены противостоять огромному спектру чувств и которые успешно справились с этими невзгодами, могут в конечном итоге получить более богатую организацию памяти, более богатую палитру для работы. ” Очевидно, что психическое заболевание само по себе не имеет прямого отношения к творческой деятельности, иначе каждый с биполярным расстройством был бы художником.

Кроме того, идея, что единственный хороший писатель — это сумасшедший писатель, ставит огромное бремя для писателя, который талантлив, амбициозен и, возможно, к его или ее разочарованию, безнадежно здравомыслящий.Один мой друг-поэт однажды в моем присутствии беспокоился об этом. «Может, я слишком нормален, чтобы быть хорошим». Я заверил его, что он прекрасный писатель, и, действительно, недавно он получил престижную премию за свой первый сборник стихов.

Даже в этом случае я сам иногда задаюсь вопросом, не слишком ли я счастлив, чтобы производить работу с большим чувством. Творчество Мелвилла, Фолкнера и Вульфа нельзя объяснить только настойчивостью и приспособляемостью; те же черты присущи великим писателям, но также и великим хирургам-ортопедам и президентам корпораций.Является ли психическое и эмоциональное заболевание недостающей третьей составляющей литературного гения, и если да, то где же тогда «здоровому» писателю?

Мне повезло, что, завершая свою формулу, я имею опыт не писателя, а учителя письма, к которому я могу обратиться. Как и все известные мне писатели, за исключением нескольких, я зарабатываю на жизнь чем-то другим, кроме письма. И, как и большинство из тех, кто находится в этой ситуации, это означает, что я преподаю.

Конечно, не все писатели преподают. Мелвилл был школьным учителем в течение двух коротких периодов в своей жизни, а Фолкнер в конце своей жизни несколько раз работал профессором знаменитостей.Но, хорошо это или плохо, ни у одного из них не было 30-летней школьной карьеры, которая сегодня является более или менее стандартной для учителей / писателей. С художественной точки зрения это, несомненно, было им на руку, поскольку обучение отнимает так много времени. Однако, обучая письму, человек также узнает об этом, и уроки, которые вы усваиваете таким образом, могут быть бесценными.

В классе писателей я узнал, что при прочих равных есть только два типа писателей, а именно: писатели, которых я называю «бессознательными», которые производят очень «сознательный» материал, а затем его или ее противоположность. Этот первый тип писателей — тот, кто демонстративно заявляет о пренебрежении традициями, а затем, совершенно не зная, что он или она делает, бессознательно пишет самые клише, избитые произведения, какие только можно вообразить. Второй тип писателей — это те, кто сознательно подключается к творчеству других писателей посредством изучения и дисциплины, то есть этот писатель сталкивается с широким спектром чувств и идей не через личный опыт, а через опыт других. Вы можете сказать, что в эту секунду вид писателя проходит заочное обучение в «Школе жестких ударов»; уроки могут быть не такими яркими, но обучение намного дешевле.В любом случае именно этот сознательный писатель с большей вероятностью создаст работы, богатые глубокими бессознательными резонансами, то есть единственный вид работы, который действительно удовлетворяет.

Фактически, это интеллектуальное и эмоциональное взаимодействие с другим писателем объединяет здорового и обеспокоенного писателя гораздо более важным способом, чем любая разница в эмоциональном состоянии могла бы разделить их. Писатель обязательно является поклонником писательского мастерства, и фандом является важной характеристикой каждого писателя, в то время как наличие или отсутствие болезни — это произвольный фактор, имеющий мало общего с литературной продукцией.Даже самый краткий взгляд на жизнь Джеймса, Вульфа, Фолкнера или любого из писателей, упомянутых выше, показывает, что, когда они не писали, скорее всего, они читали и таким образом копили литературный капитал, который делает возможным письмо.

Тем не менее, есть веская причина связывать психические и эмоциональные заболевания с художественным творчеством. Болезнь вызывает принуждение писать: как бы выяснять вещи, чтобы преодолеть разрыв между собой и другими или заполнить дыру, которая, кажется, существует в жизни человека.Когда я пишу эти слова, только что появилась книга Пола Мариани Lost Puritan: A Life of Robert Lowell . Поверхность жизни поэта была хаотичной до трагедии, но приступы Лоуэлла с биполярным расстройством через некоторое время достигают своего рода сходства, и в памяти читателя остается ощущение монументальных интеллектуальных достижений поэта. Так же регулярно, как он отправлялся в ту или иную больницу, Лоуэлл также периодически посещал ретриты, чтобы учиться, писать, переводить и, в основном, читать, читать, читать, от самых ранних писателей до начинающих поэтов своего времени.Очевидно, что Лоуэлл привносил в эти учебные занятия такую ​​жестокость, которая часто мешала его отношениям с женами, любовниками, работодателями и друзьями, но также очевидно, что из этих занятий пришли кирпичи, из которых поэт создавал свое искусство.

Для писателя с меньшими проблемами, чем Лоуэлл, принуждение сделать свою жизнь целостной посредством учебы, организации и продуктивности будет столь же очевидным, хотя и гораздо менее безумным. Однако материал, который изучен и организован в то, что я назвал кирпичи искусства будут такими же.В некотором смысле можно сказать, что, хотя Лоуэллу пришлось очень тяжело пережить это психологически, ему было легче пережить это в художественном отношении, чем моему другу-поэту, который боялся, что он слишком нормален. В конце концов, у Лоуэлла было для чтения и записи; для моего друга это вопрос выбора.

Таким образом, в дополнение к тому, что я узнал из изучения писателей, а именно, что лучшие из них (1) настойчивы и (2) адаптируются, я узнал кое-что еще, как в ходе моих исследований, так и в процессе обучения писателей, а именно: хорошие писатели, здоровые они или больные, (3) страстно преданы литературе.Именно эта третья черта делает из неизбежно преуспевающего человека успешным писателем, точно так же, как, используя примеры, которые я уже привел, можно было ожидать, что успешные хирурги-ортопеды и президенты корпораций будут настойчивыми и адаптируемыми людьми, которые преданы делу, а не литературе, но в их собственных областях деятельности. Таким образом, что отличает успешных писателей от других успешных типов, так это особенность этой третьей черты, то есть литературность, а не болезнь, хотя следует отметить, что публика, вероятно, будет более терпима к умственно и эмоционально неуравновешенным поэтам и романистам, чем она сама. были бы из врачей и руководителей предприятий, испытывающих такие же проблемы.Тогда пусть художники будут благодарны за эту терпимость к слабостям некоторых из них; в равной степени, пусть никто не думает, что нужно быть сумасшедшим, чтобы писать.

Предположим, однако, что кто-то достаточно настойчив, легко приспосабливается, предан литературе и, по крайней мере, временами вменяется; Значит ли это, что вы станете великим писателем? Конечно, нет, хотя вряд ли можно было бы стать великим писателем другими способами. В какой-то момент в обсуждении искусства рациональное исследование перестает быть полезным, и наблюдатели от каждой дисциплины соглашаются только в том, что нельзя сказать.Фрейд, например, замечает, что «перед проблемой творческого художника психоанализ должен, увы, сложить оружие». Автобиографический персонаж Джеймса (Денкомб, писатель из «Средних лет») говорит: «Мы работаем в темноте — мы делаем то, что можем, — мы отдаем то, что имеем. . . . Остальное — безумие искусства ». «А Жорж Брак, современник Пикассо, говорит:« В искусстве имеет значение только одно — то, что вы не можете объяснить ». Если письмо — это попытка объяснить то, что невозможно объяснить, возможно, поэтому писатели всегда были и всегда будут.И если полное объяснение Если предопределенное и частичное объяснение является единственной разумной целью, писатели, которые преуспеют в той степени, в которой они это делают, будут теми, кто будет настойчивым, адаптируемым и достаточно страстным, чтобы продолжить поиск.

Оглядываясь назад на свою формулу, с ее двумя общими чертами, присущими всем успешным людям, и одной конкретной чертой, связанной с успехом в определенной области, я должен признаться, что меня несколько смущает ее простота. С другой стороны, эти простые выводы являются результатом долгого изучения: из четырех опытных писателей, о которых я написал книги, а также из десятков других, которых я изучал менее формально, и сотен начинающих писателей, которых я обучал.Кроме того, независимо от того, насколько точной формула может показаться читателю, а может и нет, я не могу вспомнить ни одного писателя, который бы отрицал ее неявные императивы. Ведь это то, что сознательно или полусознательно писатели говорят себе каждый день: придерживайтесь этого, будьте гибкими и, когда не пишете, читайте.

Итак, в то время, когда одни читатели хотят думать о писателях как о одаренных гениях, а другие стремятся полностью разрушить концепцию авторства, пристальный взгляд показывает, что успешные писатели обязательно не более блестящие и не более удачливые, чем другие люди, но более настойчивые, более настойчивые. адаптируемый и лучше читаемый, то есть более знакомый — по крайней мере в литературном смысле — со всей географией человеческого разума и сердца.

Арундати Рой: «Задача писателя — быть непопулярным» | Арундати Рой

Арундати Рой не верит в спешки. В своих романах она предпочитает ждать, пока персонажи знакомятся с ней, и постепенно развивает с ними доверие и дружбу. Однако иногда внешние события заставляют ее руку. Одним из них было избрание вызывающего разногласия индуистского националиста Нарендра Моди премьер-министром Индии в мае 2014 года.

В то время Рой около семи лет работала над своим вторым романом, преемником ее потрясающей Букеровской премии 1997 года — победный дебют, Бог мелочей .Но победа Моди заставила ее «по-настоящему бросить колышки» на то, что в конечном итоге стало The Ministry of Utmost Happiness .

«Это был момент шока для таких людей, как я», — говорит Рой, накручивая элегантный клетчатый шарф на шею, как спагетти на вилке. «В течение многих лет я пытался кричать об этом с крыш, и это было абсолютно чувство жалкого поражения и жалкого отчаяния. И выбор был в том, чтобы лечь в постель и поспать пять лет или действительно сосредоточиться на этой книге.Я не собирался писать больше эссе, хотя одно написал, но чувствовал, что все, что я должен был сказать, было сказано. Пришло время признать поражение ».

Для Роя это могло показаться поражением, но прибытие The Ministry of Utmost Happiness в прошлом году стало поводом для празднования почти всех остальных. Роман, который сейчас выходит в мягкой обложке, открывается в Дели, где, кажется, были 1950-е годы, и знакомит нас с Анджумом, мусульманкой-хиджрой или трансгендерной женщиной. Во второй части книги история перемещается в Кашмир, и мы следуем за новым главным героем, Тило, архитектором, который становится участником группы борцов за независимость Кашмира.В конечном итоге нити сходятся, но по ходу дела появляются и исчезают десятки странных персонажей. Не всегда сразу понятно, какой цели они служат; только в конце «Служение наивысшего счастья » вы понимаете, какое необыкновенное и интуитивное состояние нации создал Рой.

«Я хотел знать следующее: может ли роман быть городом?» говорит Рой. «Вы можете перестать быть детским питанием, которое можно легко есть? Таким образом, читатель также должен иметь дело со сложностями, с которыми его учат не иметь дела.

Большая часть собственного опыта Роя используется в The Ministry of Utmost Happiness , не в последнюю очередь из-за того, что она училась на архитектора и выступала за независимость Кашмира. Сама она очень быстро поняла, что архитектура не для нее. «Я закончила учебу, но на самом деле ничего не строила, потому что я не была создана для того, чтобы строить красивые дома для богатых людей или кого-то еще, — говорит она, улыбаясь. «У меня было слишком много споров с начальством. Меня увольняли за плохое поведение.За наглость! »

Значит, найти способ писать было тогда, наверное, к лучшему? «Все началось с того, что я очень рано понял, что у меня не может быть босса!»

Даже сейчас, в возрасте 56 лет, Рою удается сохранить здоровую бунтарскую жилку. Мы встречаемся в Лондоне, в офисе ее издателя Penguin Random House, через пару дней после окончания фестиваля Hay. Я заметил, что она не появилась на фестивале, и подумал, есть ли в этом причина. Это было: Tata, индийский конгломерат, которому принадлежит все, от сталелитейных заводов до чайной компании Tetley, спонсировал различные мероприятия в Hay под лозунгом «Pioneering with Purpose».Рой в прошлом критиковал ее как одну из «мегакорпораций», управляющих современной Индией. Она не хотела быть лицемером.

«Есть так много корпоративных спонсоров и горнодобывающих компаний», — объясняет Рой. «Например,« Веданта », спонсировавшая литературный фестиваль в Джайпуре в 2016 году. Я писал о них последние 10 лет. Недавно 13 человек были убиты [полицией] на улицах Тамил Наду, протестуя против одного из своих проектов. Для меня это большой конфликт, потому что я много пишу о том, чем занимаются эти люди, а потом у них есть палатки свободы слова.Поэтому я просто избегаю их ».

Рой, который живет в Дели, вместо этого хотел использовать свое время в Лондоне, чтобы подтвердить публикацию ее собрания документальных работ. За 20 лет, прошедших между двумя ее романами, эти проекты заняли большую часть ее времени. Она много писала о государственных плотинах, резне в Гуджарате в 2002 году и провела почти три недели, гуляя по лесам центральной Индии с наксалитами, маоистской группой, которая стремится защитить права племен, чьи земли, богатые полезными ископаемыми, осваиваются. .Это значительный объем работы: настолько большой, что, когда в следующем году будут выпущены эссе под названием « Мое коварное сердце, », книга будет иметь объем более 1000 страниц.

Ее политические статьи часто приводят Роя в горячую воду в Индии. В начале 2016 года она даже сочла необходимым уехать из Дели в Лондон после того, как в университетах по всей стране вспыхнули студенческие протесты после повешения кашмирского сепаратиста, которого похвалил Рой. «Я не боялась за свое благополучие так сильно, как опасалась за свою книгу», — говорит она.«В то время я был очень уязвим, потому что мне оставалось всего несколько месяцев до того, как закончить The Министерство наивысшего счастья , и из-за того, что студентов сажали в тюрьмы, на улицах была толпа. Главный новостной телеканал говорил: «Кто за этим стоит?» И это был я. Но я приехал [в Лондон] и сразу вернулся через девять или десять дней, потому что знал, что убегать — не мое дело ».

Рой описывает свою научную литературу как «срочное вмешательство», но с тех пор, как Моди пришел к власти, ее больше всего тянет писать художественную литературу.В таком случае кажется маловероятным, что нам придется ждать нового романа еще 20 лет. «Кто знает, но я надеюсь, что нет!» она сказала. «Потому что мне очень понравилось снова писать беллетристику. Но я должен сказать, что времена такие неопределенные, что в Индии будет очень, очень тяжелый год, и я не знаю, что произойдет дальше. Я никогда не могу сказать заранее, что буду делать… »

Она качает головой и смеется:« Это совершенно незапланированная жизнь ».

Лайонел Шрайвер
Автор
Вы когда-нибудь беспокоились, что ваша деятельность в качестве активиста отвлекает — или, по крайней мере, отвлекает — от вашей художественной литературы, и Вас беспокоит то, что политическое поведение меняет то, как читатели и критики реагируют на эту беллетристику?

Меня всегда не устраивало слово «активист».Я думаю, что это очень новое слово, и я не знаю, когда оно появилось, но это было недавно. Я не хочу, чтобы к писательству добавлялась вторая профессия. Письмо покрывает это. В былые времена писатели тоже были политическими существами, не все, а многие. Считалось, что наше дело — писать об окружающем мире по-разному. Так что я не чувствую угрозы или беспокойства по этому поводу. Для меня и моя художественная, и моя документальная литература являются политическими. Художественная литература — это вселенная, а научная литература — это аргумент.

Что меня беспокоит, так это то, что писатели так напуганы политикой.Мысль о том, что писатели сводятся к создателям приемлемого продукта, который скользит по горлу, который нравится читателям и поэтому может быть бестселлером, очень опасен. Сегодня, например, в Индии, где укореняется мажоритарный подход — и под мажоритарным подходом я имею в виду не просто правительство, я имею в виду, что людей многими способами превращают в микрофашистов. Это толпа и дружинники, которые линчевали людей. Итак, как никогда раньше, цель писателя — быть непопулярным.Смысл автора в том, чтобы сказать: «Я осуждаю вас, даже если я не в большинстве».

Нина Стиббе
Автор
Какой битл вам нравится больше всего и почему?

Джон Леннон. Я могу сказать это во сне! Почему? Потому что я всегда чувствовал, что есть грусть, окутанная блеском. И это не причина, по которой я люблю его — мне также нравится, как он выглядит. Этим утром я проснулся и почувствовал легкую зависть, увидев его и Йоко Оно вместе.Я подумал: «Бля!» Хотя на самом деле это было до меня, но все же…

Джордж Монбиот
Писатель и эколог
В мире, страдающем от климатических нарушений, экологического коллапса и маргинализации миллиардов, что дает ты надеешься?

Одна из моих сборников эссе посвящена «тем, кто научился отделять надежду от разума». Так что быть неразумным — единственный способ обрести надежду.Я часто бываю среди людей, которые сражаются каждый день, но когда ты рядом с ними, не все так мрачно. Это люди, которые стоят спиной к стене и борются за выживание, но большую часть времени они проводят, смеясь над глупостями.

Например, когда я был в лесах центральной Индии с товарищами, однажды ночью все спали, и я увидел, как этот парень что-то печатал на своем компьютере на солнечной энергии. Я сказал: «Что ты делаешь?» И он сказал: «О, я выдаю опровержение.Вы знаете, если бы все наши опровержения были опубликованы, они бы вылились в несколько томов ». Поэтому я сказал: «Какое самое нелепое отрицание вам когда-либо приходилось высказывать?» И он сказал на хинди: «Нет, брат, мы не забивали коров до смерти».

. сельское хозяйство получит корову.Поэтому, как только он победил, чтобы сделать вид, что сдержит свое обещание, они собрали всех этих пожилых коров, а затем их передали в субподряд людям, которые должны были доставить их в эти отдаленные домохозяйства в лесах коренных народов. Некоторые из них просто убили коров на полпути, а потом сказали, что это сделали маоисты. Это служило многим целям: им не нужно было беспокоиться о их доставке, и маоисты вышли из этого как антииндуистские.

Так что часто есть кладбищенский юмор и стальная стойкость, и я считаю, что единственный способ — если вообще — можно оттолкнуть машину — это через это сопротивление.И я на их стороне.

Ив Энслер
Драматург
Какой отклик читателя на «Министерство наивысшего счастья » вас больше всего удивил?

Ха-ха, их несколько. Во-первых, это книга, которая не претендует на универсализацию или концептуализацию. Это книга с множеством подробностей об одном месте. Итак, первое, что меня удивило, это то, что он переведен на 46 языков — что его читают во Вьетнаме, в Грузии.Он никогда не был рассчитан на такое легкое чтение. На днях я получил письмо от человека из Палестины, в котором говорилось: «Спасибо за то, что вы освободили место для поэтики других языков в своей книге». Это было потрясающе, потому что книга написана более чем на одном языке. И, учитывая климат, который у нас сейчас в Индии, я рад сообщить, что он был пиратским и даже продавался мне на светофоре. За полцены!

Wendy Doniger
Индолог из США, чья книга The Hindus: An Alternative History была отозвана его издателем, Penguin India, в 2014 году
Как вы думаете, это возможно писателям и издателям объединить усилия, чтобы найти способы противостоять судебному преследованию за богохульство (или «оскорбление» религиозных чувств) в соответствии с такими законами, как Раздел 295A Уголовного кодекса Индии? Или хотя бы поменять обвинение с уголовного на гражданское?

Если мы говорим, в частности, об Индии, я считаю, что это возможно.Я знаю, что издатели Венди Донигер ее очень сильно подвели. То, что они сделали, было очень неправильным, потому что их даже не привлекли к суду. Это был просто сумасшедший, который делает бизнес на таких людях. Так система уголовного правосудия используется в Индии в качестве преследования. Значит, они могли поддержать ее, но не сделали.

В настоящее время в Индии цензура передается мафии. Кто-то выходит и говорит: «О, вы не показываете раджпут в хорошем свете», или у любого сообщества возникает ощущение, что они могут сжечь кинотеатры, они могут остановить выпуск фильма, и все это разрешено.Точно так же убивали, стреляли и угрожали писателям. Правительство может попытаться действовать так, как будто оно не причастно, но его участие заключается в защите мобов. Это вопрос, который вызывает множество вопросов, и Венди Донигер пострадала.

Шобха Рао
Автор
Когда вы узнали, что ваше детство закончилось?

Это еще не конец! Для писателей это никогда не должно закончиться. Больше всего я боюсь людей, на которых я смотрю, и я не могу представить, что это были за дети.Из-за обстоятельств, в которых я родился и как я жил, я должен был быть в некотором роде довольно взрослым ребенком, и я хотел бы, чтобы хоть какая-то часть меня была довольно взрослым ребенком.

Кейт Хадсон
Генеральный секретарь CND
Прошло 20 лет со дня испытаний ядерного оружия в Индии Pokharan . В то время вы сильно и убедительно опровергли утверждения о том, что такое оружие сдерживает войну.Теперь рассказ из Белого дома — это одно из «полезных» ядерных боеприпасов. Как мы можем победить это стремление к глобальному самоуничтожению и как создать новое движение?

Я не знаю ответ на этот вопрос. Но одна вещь, о которой я действительно думаю сейчас, и я знаю, что это прозвучит параноидально — но я думаю, что нам действительно нужно быть параноиками, — это искусственный интеллект. Возможно, искусственный интеллект лучше хирургов, пишет стихи лучше поэтов и романы лучше романистов. Но то, что он делает, делает человечество почти излишним: это делает его ненужным.Один аргумент состоит в том, что это будет конец работы и начало игры; что о людях можно заботиться. Но теперь о людях можно заботиться, поскольку мы знаем, что для этого достаточно излишков, а этого не происходит.

Когда человеческие существа становятся излишками, вот где эти умные ядерные бомбы, химическая и биологическая война — эти геноцидные вещи — начинают меня по-настоящему беспокоить. Потому что я действительно вижу время, когда хозяева вселенной решат, что вселенная лучше без большей части населения.Искусственный интеллект — это способ стать совершенным человеком, о котором всегда думали фашисты: высшее человеческое существо. Если вы можете думать об этом, если это ваша цель, то, конечно, вы можете думать о другом. Я беспокоюсь об этом.

Али Смит
Автор
Я поклонник всего вашего письма во всех его формах, но что именно этот роман делает для нас возможным, чего не делает никакая другая форма письма? ?

Когда появилась фотография, был определенный вид искусства, который она вытеснила из бизнеса.Когда появился фильм, был определенный театр, который он прекратил работу. Итак, что должен делать роман, что я чувствовал, когда писал «Служение наивысшего счастья», , это [спросить], что он может сделать, чего не может ничто другое?

И есть вещи, которые он умеет. Вот цитата из Джеймса Болдуина из «Служение наивысшего счастья »: «И они не поверили бы мне именно потому, что знали бы, что то, что я сказал, было правдой». Так что, если бы вы вычеркнули политические вехи из этой книги и просто написали о них научную литературу, они бы не были такими, какие есть.Только роман может рассказать вам, как каста, общинность, сексизм, любовь, музыка, поэзия, подъем правых — все это сочетается в обществе. И глубина, в которой они сочетаются. Нас приучили к «замкнутости»: наш мозг специализируется на одном. Но радикальное понимание состоит в том, если вы можете все это понять, а я думаю, что только роман может.

Шелли Макнамара и Ивонн Фаррелл
Директора Grafton Architects
Вы сказали, что литература не о проблемах, что она о мире, обо всех, что литература монументальна, глубокая, красивая и сложная вещь.Вы бы применили те же ценности при созерцании архитектуры?

Да, конечно. Я изучаю архитектуру, и если бы мне снова пришлось выбирать профессию, я бы выбрал архитектуру, потому что я верю, что это касается всего. Одним из тех, кто заставил меня захотеть стать архитектором, была Лори Бейкер; он был британцем, но всю жизнь прожил в Индии. Он занимался тем, что называлось бесплатной архитектурой, где много внимания уделялось материалу и его происхождению: он был против того, чтобы его здания жили вечно.Я узнал от него, что красивая архитектура не прямо пропорциональна тому, сколько она стоит или сколько денег вы в нее вкладываете. Так что для меня это очень фундаментальное и красивое искусство, безусловно, чрезвычайно глубокое с точки зрения того, как к нему следует относиться.

Что касается вашей художественной литературы, не могли бы вы описать баланс между исследованиями, автобиографией и воображаемыми мирами? Насколько это важно для вас?
Джеймс Коркут

Я не занимаюсь исследованиями.Как правило, я начинаю интересоваться чем-то без причины, а затем нахожу это невозможным и пишу научную литературу. Но особенно в романе, эти вещи просто оседают в вас, и вы становитесь подобны осадочной породе. Проходят персонажи, и это похоже на то, как будто вы идете по улице, и кто-то бросается в глаза, вы снова встречаетесь с ними, а затем становитесь друзьями. Это немного похоже. Один из способов, которыми я пишу, особенно когда пишу художественную литературу, — это просто ждать.И что-то просто стучится в вашу дверь. Вы должны быть открыты для этого. Вы должны позволить этому войти больше, чем преследовать его.

Я во многом являюсь частью тех миров, которые описываю. Так что иногда это может быть действительно автобиографично, и я не знаю. Когда вы готовы впустить этих персонажей, все автобиографично, не так ли? Эстаппен в Бог мелочей говорит: «Если во сне вы ели рыбу, значит ли это, что вы ели рыбу?» Для меня все эти миры очень осмотичны: опыт, автобиография, воображение, понимание.Вот почему все это нужно смешивать и согласовывать, а не сегментировать.

Мы с друзьями часто обсуждаем «лучших Букеров». Мои оказались в произвольном порядке: Disgrace , The God of Small Things и Midnight’s Children . Я хотел бы думать, что вы тоже ведете эти «разговоры в пабе» — так какой ваш любимый роман Букера и почему?
Вирен Мистри

Я не веду этих разговоров, потому что мне не хочется так думать о книгах.Книги уникальны, поэтому я не думаю о них иерархически. Я понимаю, что людям нужно давать призы, но это так важно для вас, и я даже не думаю о «Книгах Букера».

Вы яростно выражаете несогласие с государством, независимо от того, какие политические партии у власти. Вы когда-нибудь хотели заняться избирательной политикой? Если да, то почему еще нет? Если нет, то почему?
Ананд Аани

Нет. Это такое важное место и время для писателя, где вы не обременены идеей заручиться поддержкой людей.Где часто так важно оставаться в одиночестве, быть человеком, который очень четко выражает свои мысли по определенным вопросам. Так что я могу рассматривать это как большое поражение только в том случае, если действительно хотел войти в политику или баллотироваться на выборах, или попросить людей понравиться мне или проголосовать за меня. Это просто не в моей ДНК. Я даже не могу представить, чтобы стать человеком, которому нужно было что-то изменить в своей одежде, мышлении или разговоре, чтобы заставить кого-то проголосовать за меня. Внезапно начать ходить в храм и притворяться, что я действительно религиозен, потому что я хочу выиграть голосование индуистов, я не могу этого сделать! Я был бы ужасен в этом!

Однажды вы сказали: «Каждый раз, когда я пишу эссе, у меня возникают такие неприятности, что я обещаю никогда больше этого не делать.’Какое эссе вы написали в последний раз и попали ли вы в какие-нибудь проблемы?
Кейт Лобо

Ну, последнее эссе, которое я написал, было посвящено проблеме, оно называлось «Мое коварное сердце». Но до этого я написал статью под названием «Профессор, военнопленный» о Г. Н. Сайбабе. Он профессор литературы, у него парализована нижняя часть тела, его бросили в тюрьму и приговорили к пожизненному заключению за … Я не знаю всех причин, но его обвиняют в том, что он маоист и работает против государства.Он все еще в тюрьме и в плохом состоянии.

Я знаю его давно, и когда я написал профессору, военнопленный, меня обвинили в неуважении к суду. У меня долгая история неуважения к суду, меня обвиняли в неуважении к суду — я тоже за это попал в тюрьму. Поэтому мне пришлось обратиться в верховный суд с просьбой отменить его, чего они не сделали, но положили в холодное хранилище. Это так утомительно, но для меня это нормально. Из-за того, что я делаю, у меня есть друзья-юристы. У меня есть деньги, чтобы прилететь в другой город, где звучит призыв, снять отель и остаться там.Но допустим, вы молодой журналист или молодой писатель, у которого этого нет — что вы делаете? Готово! Идея такова: «Давайте приведем пример, давайте разберемся с шагом, тогда толпы придут и будут кричать на вас». Это продолжается и продолжается.

Как написать части, которые заставляют нас плакать? И ты плачешь, когда читаешь их?
Брендан Росс

Писать и плакать — это то, что люди делают по-разному. Что касается меня, я всегда пишу: когда иду, когда иду по магазинам, когда я думаю.Идет обработка, и горе все время остается на поверхности. Но есть разница между пересказом трагедии и тем, когда вы ее иногда не рассказываете, но то, что она отражает, еще более трагично. Так часто, когда я думаю о вещах, да, я плачу, но переключаюсь между смехом и слезами и гневом. Вот что я имел в виду, говоря, что никогда не перестану быть ребенком: вы всегда должны соприкасаться с этими чувствами.

Какие писательницы вдохновили вас и повлияли на вас?
София Герреро

О, так много.Конечно, я читал Джейн Остин и раньше, но очень давно. Не знаю, вдохновляет ли она меня, но, возможно, она мне интересна. Есть Тони Моррисон, чей Beloved был большим источником вдохновения. Воспоминания вдовы Осипа Мандельштама Надежды Мандельштам [ Надежда против надежды ] — о боже, какая книга, просто невероятная. И недавно я прочитал эту книгу под названием Barracoon , она только что вышла. Зора Нил Херстон была антропологом, и она расшифровала рассказ от первого лица о последнем рабе, который был схвачен через 50 лет после отмены рабства.Он помнит все это, как его похитили из его деревни в Африке — похитили не белые люди, а другое племя — а затем продали в рабство американским работорговцам. Так что это усложняет то, как вы думаете о вещах.

Кажется, что Министерство наивысшего счастья предполагает, что можно жить в мире, который вырезан из деградации классового и кастового (также эйблистского, гомофобного и т. Д.) Общества, но в то же время вдали от него. . Такой мир возможен только в романах, или вы думаете, что это возможно в реальной жизни?
Альпана Шарма

Я не думаю, что «Служение наивысшего счастья» следует рассматривать как манифест, что он предлагает альтернативный образ жизни.Это история об определенных и уникальных людях, которые уникальным образом находят свой путь. Имея таких людей, вы проливаете свет на то, что такое общество на самом деле, и на тот факт, что вы не можете игнорировать касту, пол и все такое. Это действительно об этом.

Какие моменты в вашей жизни приносят вам утешение?
Сильви Миллард

Момент, когда я просто кладу щеку на животик своей собаки. У меня их двое, и у одного большой животик, но другой чуть более нежный.Оба они раньше были бездомными. Я нашел их. Одна из них, ее мать, была убита машиной на дороге у моего дома. Ее глаза были закрыты, она была такой маленькой, что мне пришлось кормить ее из пипетки, и теперь она огромная. Другой я украл. Я видел ее привязанной к фонарному столбу днем ​​и ночью на этой дороге, и я просто взял ее. Позже я сказал людям, что забрал ее, и они сказали: «Хорошо, мы не хотели ее».

• Книга Арундати Роя «Служение наивысшего счастья» издается издательством Penguin в мягкой обложке (8 фунтов стерлингов.99). Чтобы заказать копию за 7,64 фунтов стерлингов, перейдите на сайт guardianbookshop.com или позвоните по телефону 0330 333 6846. Бесплатная доставка по Великобритании на сумму более 10 фунтов стерлингов, только онлайн-заказы. Минимальная цена заказа по телефону составляет 1,99 фунтов стерлингов

Джунгли писателя (8-18 лет)

Предназначен для семей с детьми 8-18 лет. Для детей младшего возраста обратите внимание на наш продукт: Jot It Down!

Форматы: Writer’s Jungle поставляется в формате PDF (подходит для планшетов и компьютеров, более 260 страниц).

Джунгли писателя

Джунгли писателя было продано более десяти тысяч экземпляров и продолжает оставаться чрезвычайно популярным ресурсом для родителей, обучающихся на дому.

Джунгли писателя — центральная часть программы и образа жизни «Храбрый писатель».

Отсутствующий компонент в написании учебных программ — это не то, как структурировать абзацы (информацию, которую можно легко найти в Интернете). Вам не нужно больше фактов о тематических предложениях или о том, как использовать библиотеки. Грамматика и орфография также не являются ключевыми компонентами письма, к большому огорчению некоторых учителей английского языка.

Письмо — это прежде всего писатели — люди, у которых есть идеи, мысли и идеи, которыми они хотят поделиться.Читателей приучают к рискованному письму — письму, которое зацепляет, очаровывает, говорит, удивляет, оживляет и говорит правду. Как вы помогаете своим детям проникать внутрь и находить такие слова? В этом вся суть Brave Writer, и именно в этом вам поможет The Writer’s Jungle .

В двух словах

Джунгли писателя — это гораздо больше, чем ежедневные планы уроков или письменные идеи. Он переносит вас в мир писателя.

1. Процесс письма
   Качественное чтение литературы
   Рост орфографии, пунктуации, литературных приемов, грамматики
   Внимательное наблюдение за деталями
   Развитие голоса при письме
   Риски при письме
   Преодоление писательского тупика
   Учимся давать значимую обратную связь
   Пересмотр содержания для ясности и силы
   Правка для точности
   Совместное использование письма с заинтересованными читателями
2. Все остальное
   Как оценивать письменные задания
   Десять лучших литературных элементов
   Игры со словами
   Написание отчета в начальной школе
   Естественные этапы развития письменной речи
   Ведение дневника
   Список чтения для родителей!
   Примерные планы написания для каждого этапа разработки

У большинства родителей уже есть несколько программ письма — у некоторых есть целых 10! Родители путают изучение того, как построить описательный абзац, с процессом доступа к языку, который живет внутри.

Писать в первую очередь о людях: мы смелые писатели, а не смелые писатели.

Умение точно записывать свои мысли не заменяет исходное мышление. Когда мы сводим письмо к форматам, мы лишаем его сути — выражения человека в письменной форме. Вместо этого мы соглашаемся на слова, которые соответствуют таблицам стилей и структур, руководствам по редактированию и целям упражнений. В этот момент письмо становится головоломкой, которую нужно решить (соответствовать ожиданиям руководящих принципов, а не исследовать свою внутреннюю жизнь).

Эффективное письмо означает перевод внутренней мысли реального человека на письменный язык, который звучит как этот человек. Конечно, на этом пути есть навыки, которые помогут поддержать коммуникативную ценность этого выражения, но без фундаментального понимания письма как искусства , как живого, персонализированного выражения каждого ребенка, мы рискуем лишить наших детей радость и свобода, которые должны быть частью жизни каждого писателя.

«Джунгли писателя» — это как руководство к роли родителей в партнерстве с ребенком в письменной форме, так и набор процессов, которые ребенок использует для обучения письму.

Что в нем?

Chapter 1: Делится практическими навыками языкового искусства, которые создают в вашем доме богатую языковую среду. Подробно описаны процессы копирования и диктовки, включая новые тактики диктовки, которые нигде больше не встречаются (то, что мы называем французской диктовкой и обратной диктовкой).

Глава 2: Начинается с принципов общения. Вместо того, чтобы вести вашего ребенка прямо на страницу, мы начинаем с белой доски, маркера и беседы.Дети обнаруживают, насколько важен выбор подходящих слов для их разговорной речи, не говоря уже о письме.

Глава 3: Исследует важность пристального наблюдения за субъектом или объектом для письма. Пробные вопросы помогают студенту исследовать конкретный объект, используя все пять чувств, давая богатый язык, метафоры и понимание, которые не так легко обнаружить с помощью этих заданий «описательный параграф».

Глава 4: Знакомит с ключевой практикой в ​​образе жизни Brave Writer: фрирайтингом.Фрирайтинг — это одновременно способ научиться бегло писать, и это основной инструмент для составления любого письменного задания.

Глава 5: Предлагает практические советы и инструменты, чтобы разобраться в самой сути беспокойства по поводу письма, которое испытывает ваш ребенок, и помогает учащимся преодолеть писательский барьер.

Глава 6: Представляет метод сужения объема тех огромных писательских заданий, которые ожидают, что дети «напишут параграф о гражданской войне.«

Chapters 7-9: Пошагово проведет вас через этапы проверки и редактирования текста. Родителей обучают тому, как давать обратную связь по письму, не вызывая слез или огорчения у своих учеников-писателей, при этом помогая улучшить и расширить письменный контент.

Chapters 10-17: Игры в слова, голосовое написание, руководство по написанию отчета в начальной школе, метод оценки и изменения «тупых» письменных заданий, ведение дневника, естественные стадии развития письма и примерный год письма графики для каждого этапа развития.

Джунгли писателя включают образцы студентов и отзывы инструкторов по многим упражнениям в качестве моделей для вас.

Самая популярная глава: Глава 14. В ней я подробно рассказываю о естественных этапах роста в жизни писателя от подготовки к написанию до уровня компетентности взрослого человека. Этот континуум — это не набор и последовательность навыков, которые необходимо освоить, а руководство по определению текущего уровня владения вашим ребенком письмом. Эта информация изменит то, как вы управляете писательской жизнью вашего ребенка.

Загрузите бесплатный цифровой образец (выберите в раскрывающемся меню «Версия» ниже). В нем вы найдете введение, содержание, образец упражнения и одну примерную главу.

Уравнение писателя-переводчика | Автор: Тим Паркс

Рейксмузеум

Ян Экелс (II): Писатель подстригает перо , 1784

Переводчик — писатель. Писатель — переводчик. Сколько раз я сталкивался с этими утверждениями? — в чате между переводчиками, протестующими из-за того, что они не указаны в указателе авторов издательства; или в работах теоретиков литературы, даже поэтов («Каждый текст уникален, но в то же время это перевод другого текста», — заметил Октавио Паз).Другие утверждают, что, поскольку язык является референциальным, любой письменный текст является переводом мира, о котором идет речь.

В последние месяцы я делил свой рабочий день между письмом утром и переводом днем. Возможно, сравнение этих двух занятий будет хорошим способом проверить это уравнение писателя и переводчика.

Пишу роман. Это стало возможным за год до того, как я начал над этим работать. Две смутные идеи, которые обсуждались в течение некоторого времени, сошлись воедино и приняли небольшую форму.Первый: пожилой мужчина, когда-то известный в культурных кругах, отказался от любых контактов со своими сверстниками и перестал следить за новостями или СМИ в любой форме; он живет как своего рода городской отшельник, проницательный наблюдатель, но как бы несведущий. Второй: кто-то неожиданно получает приглашение на похороны в чужой стране чрезвычайно выдающегося коллеги, друга и соперника много лет назад.

Сделать моего стареющего отшельника получателем этого приглашения казалось интересным, но недостаточным.Что-то, что можно понюхать. Затем, спустя какое-то время после изоляции Covid-19, мне пришло в голову: что, если похороны совпадают с кризисом в чужой стране, о котором наш пожилой герой, скрупулезно избегающий всех новостей, ничего не знал? Это казалось обнадеживающим. Я почувствовал, что нужно распаковать массу опыта и немного повеселиться, — и положил пробную ручку на бумагу.

Тем временем я перевожу с итальянского произведение Роберто Калассо под названием Il libro di tutti i libri (Книга всех книг).Этот проект начинался иначе. Мне позвонили по телефону и убедили взяться за эту работу. Был период размышлений, так как это 473 страницы, а проза Калассо непроста. Я переводил его книги много лет назад и боролся.

Была ли у меня энергия? Неужели я действительно хотел так использовать свое время? Я прочитал первую сотню страниц или около того; поскольку книга включает в себя увлекательный пересказ Ветхого Завета, и поскольку я вырос в сильно религиозной семье, где Библию читали утром, днем ​​и ночью, казалось, что это может плодотворно вписаться в мое прошлое и мои ресурсы.После этого шли долгие переговоры по условиям, пока, наконец, не был подписан контракт. Теперь я точно знаю, сколько текста мне нужно переводить каждую неделю, чтобы уложиться в срок, и сколько денег мне будут платить и когда. Это обнадеживает.

У меня нет контракта на роман. Нет крайнего срока. Нет уверенности, что я его доработаю или что он будет опубликован. Не знаю, сколько мне заплатят, если это будет опубликовано. Нет четкого представления о том, что в нем будет и как долго. Все исследования, риск.Что интересно, но не обнадеживает. Бывают дни, когда вы боитесь потерять самообладание.

Если я не напишу этот роман, никто другой не напишет. Никто не узнает, что не было написано. Если я не переведу Калассо, меня быстро заменит кто-нибудь другой.

Когда я перевожу, я сижу за большим столом напротив моего итальянского партнера, который также работает над переводом. Мы работаем на наших компьютерах, время от времени задавая друг другу вопросы о словах на наших языках, заваривая кофе или чай, делясь шутками.Есть приятная близость, которая помогает нам в течение нескольких часов. Но чтобы писать, я ухожу в нашу свободную комнату, подальше от телефона или Интернета, и пишу от руки в тетради. Это создает атмосферу безмолвной срочности. Есть вероятность глубокого погружения, когда я могу писать очень быстро, но также и пустота и разочарование, когда ничего не работает. Есть даже скука.

Калассо также пишет от руки почти неразборчивой каллиграфией. Глава за главой он комментирует мой перевод от руки на полях печатных страниц, которые его секретарь отправляет мне по электронной почте в формате PDF.Хорошая аранжировка; Калассо хорошо знает английский, он может отличить семантическую оговорку от вопроса о стиле, и его заметки, когда мне удалось их разгадать, помогают мне в предстоящей работе. Есть проблемы с библейскими отсылками, а также с тоном и регистром, поскольку у Калассо сильный, характерный голос, и мне нужно найти свою версию этого на английском: интеллектуальный, но не напыщенный, с интонациями речи, но не разговорный. Я должен найти способ раскрыть сложный словарный запас в удобной для читателя форме.За редкими исключениями он доверяет мне стилистический выбор, я — ему — все семантические вопросы.

Никто не увидит мой роман по главам. Я мог бы отправлять образцы друзьям, как я делаю, когда пишу документальную литературу. Но я считаю, что это было бы ошибкой. Мне не нужны отзывы или комментарии. Только я знаю, какой потенциал я увидел в этих первых идеях. Я должен сделать это сам.

Говоря о ссылках, Калассо определил, какой английский перевод Библии я должен использовать для имен собственных и географических названий.У меня есть этот текст, открытый на моем компьютере в фоновом режиме, вместе с двуязычным словарем, итальянским одноязычным словарем и английским тезаурусом. Рядом со мной стопка из примерно трехсот фотокопий страниц текстов, которые цитирует Калассо. У меня есть все необходимое.

Что касается своего романа, я иногда захожу в Интернет для поиска — скажем, изображений декора роскошного отеля, которые я пролистываю в поисках какой-нибудь детали, которую я мог бы использовать, не имея ни малейшего представления о том, что это может быть.Тогда, интересно, возможно ли однажды утром улететь из этого аэропорта в тот так поздно вечером? Google говорит, что нет. Но какое это имеет значение? Это же роман, не правда ли? Я размышляю и играю. Я теряю много времени.

Ни один перевод не тратится зря. Сначала я открываю оригинал Калассо в формате PDF. Я копирую и вставляю пару абзацев, затем начинаю составлять свою английскую версию сразу над его итальянским, переключаясь между всеми моими различными справочными текстами и отменяя его предложения, когда я заменяю их своими собственными.Это кропотливая работа, довести до предела свой итальянский и английский. Я должен сохранять в голосе безапелляционную яркость и свежесть, несмотря на постоянную проверку написания таких имен, как Ахия Шилонитянин, или Рабба бар Абуха, или царь Манассия и его внук Иосия. И я должен точно уловить нюанс. Это взгляд Калассо на Библию, а не мой. Он много думал об этом и разработал точные и сложные размышления. «Давайте избегать слова« мнение », — комментирует он на полях главы, которую я ему послал.Он прав: у фараонов нет мнений.

И у меня нет энергии больше, чем на пару часов этой работы за раз. Это похоже на сдачу крови. С другой стороны, я всегда могу сделать эти два часа перевода; на самом деле, я должен сделать их , чтобы уложиться в срок. Дата публикации фиксированная; редакционная машина ждет.

Написав роман, я иногда сдаюсь через полчаса. Это никуда не денется; это слишком расстраивает. Или я нажимаю три, четыре, пять часов, пока мой партнер не подходит и не спрашивает, когда я собираюсь поесть.Я не понимал, как пролетело время.

Часто самые важные прорывы происходят только после того, как я перестану писать — будь то в отчаянии или из-за того, что вспомнили о реальности, возможно, стоя в очереди в супермаркете или выезжая задним ходом из гаража: что, если этот коллега на чьи похороны он собирается пойти, была любовница его бывшей жены? Или ошибочно подозревали в таком? Это путь? Это роман о соперничестве?

Когда я перестаю переводить, я просто перестаю. Работа выполнена.Но перевод может стать частью романа. Калассо указывает, что Авраам и Моисей не начали свою патриархальную карьеру до тех пор, пока им не исполнилось семьдесят пять и восемьдесят лет соответственно. До этого мы очень мало о них знали. Моему герою за семьдесят. Может быть, ключевой этап его жизни только начинается?

Ничего не кормит от романа к переводу.

Я пишу утром, потому что первые часы после завтрака дарят ощущение потенциала и открытости.День еще впереди. Может произойти все, что угодно. Мой разум не перегружен почтой, телефонными звонками и т.п. Страница передо мной пуста, путь вперед неуловим, и было бы слишком легко отвлечься на что-то интересное и конкретное: письмо, которое нужно написать, или форма, которую нужно заполнить, какая-то деятельность, которая принесет легкое чувство мастерства и выполненного долга. Мне нужны эти свободные часы.

Перевод, каким бы сложным он ни был, не так уж и ненадежен. Действительно, перевод — это именно та конкретная проблема, которая легко захватывает мой разум.Это аллитерация, этот предварительный модификатор. Когда я читаю только что переведенный абзац, моя самооценка взлетает. Калассо такой прекрасный рассказчик, его идеи и наблюдения так остры. Сделайте наполовину достойный перевод, и вы почувствуете, что сделали что-то блестящее. Готово, более того, после уныния и обреченности часовых новостей, после пасты и писелли , эспрессо и савоярди .

Когда я перевожу, я работаю в первую очередь над выражением, стилем.Контент уже есть. Когда я пишу, я думаю, что написать, и это получается в том стиле, в котором я пишу.

Потом доработка. В конце каждого дня я читаю то, что перевел, и делаю несколько исправлений. В конце каждой главы (каждая около пятидесяти страниц) я помещаю свою версию в левой части экрана, а его оригинал в правой и просматриваю обе вместе, слово за словом, строку за строкой, чтобы проверить, что я ‘ Я ничего не упустил и все понял правильно.Я всегда нахожу наречие, которое я пропустил, сослагательное наклонение, которое я не понял. Затем я откладываю оригинал в сторону и снова перечитываю свою версию на предмет стиля, изменяя часть синтаксиса, ритмы, звуки, регистр.

Каждые несколько страниц романа — сцена, этап повествования (я еще не остановился на главах) — я переношу написанное с бумаги на компьютер. Вроде, как бы, что-то вроде. Я оставлю то, что мне не нравится. Вводить новые биты, вырезать, менять, переписывать. Иногда я печатаю что-то, что совсем не похоже на мою первую версию.Этакий параллельный текст. Диалоги имеют разные направления. В других случаях я просто выбрасываю все это. Или оставьте все как было. На следующее утро, прежде чем начать писать, я перечитаю то, что я поставил на компьютер накануне, погружаясь в ритм и ощущая все это, ища импульс, который отправит меня в неизведанные страницы впереди. Может, пока я этим занимаюсь, я внесу изменение, которое изменит все.

Итак, если мой роман, как утверждает Паз, неизбежно будет переводом других текстов или, как другие считают это, переводом мира, я понятия не имею, как я его создаю , что это за тексты или каким будет этот мир.Джеймс Джойс утверждал, что он ничего не создал в своих произведениях, все взял из жизни; однако даже те, кто разделял его мир и жизнь, никогда не могли предсказать необыкновенное творение, которым был Улисс . Напротив, довольно ясно, что будет в моем переводе Il libro di tutti i libri . Как бы хорошо я ни справлялся со своей работой.

На полпути я отправляю электронное письмо издателю Калассо, чтобы заверить его редактора, что я иду по расписанию. В тот же вечер, сидя в кафе на берегу канала в Милане, попивая Aperol spritz, я вижу идущих бок о бок, толкающих коляску, молодую пару и болезненного ребенка, которые собираются изменить жизнь моего героя.

Понятно! Может быть.

Писатель | Netflix

1. Episode 1