Метафора — Википедия. Что такое Метафора

Мета́фора (др.-греч. μεταφορά «перенос; переносное значение», от μετά «над» + φορός «несущий») — слово или выражение, употребляемое в переносном значении, в основе которого лежит сравнение неназванного предмета или явления с каким-либо другим на основании их общего признака. Термин принадлежит Аристотелю и связан с его пониманием искусства как подражания жизни. Метафора Аристотеля, в сущности, почти неотличима от гиперболы (преувеличения), от синекдохи, от простого сравнения или олицетворения и уподобления. Во всех случаях присутствует перенесение смысла с одного слова на другое.

1. Косвенное сообщение в виде истории или образного выражения, использующего сравнение.
2. Оборот речи, состоящий в употреблении слов и выражений в переносном смысле на основе какой-то аналогии, сходства, сравнения.

В метафоре можно выделить 4 «элемента»:

1. Категория или контекст,
2. Объект внутри конкретной категории,
3. Процесс, каким этот объект осуществляет функцию,
4. Приложения этого процесса к реальным ситуациям, или пересечения с ними.

В лексикологии — смысловая связь между значениями одного полисемантического слова, основанная на наличии сходства (структурного, внешнего, функционального).

Метафора часто становится эстетической самоцелью и вытесняет первоначальное исходное значение слова. У Шекспира, например, часто важен не исходный житейский смысл высказывания, а его неожиданное метафорическое значение — новый смысл. Это приводило в недоумение Льва Толстого, воспитанного на принципах аристотелевского реализма. Проще говоря, метафора не только отражает жизнь, но и творит её. Например, Нос майора Ковалёва в генеральском мундире у Гоголя — это не только олицетворение, гипербола или сравнение, но и новый смысл, которого раньше не было. Футуристы стремились не к правдоподобию метафоры, а к её максимальному удалению от изначального смысла. Например, «облако в штанах». Исследователи отмечают сравнительно редкое употребление метафоры в советской художественной литературе, хотя об её «изгнании» говорить не приходится (см.

, например: «Вот мы и разошлись. Топот смолк, и в поле пусто» (А. Гайдар, «Судьба барабанщика»).

В 1970-е годы появилась группа поэтов, начертавших на своём знамени «метафора в квадрате» или «метаметафора» (термин Константина Кедрова).

Отличительной чертой метафоры является её постоянное участие в развитии языка, речи и культуры в целом. Это связано с формированием метафоры под воздействием современных источников знаний и информации, использованием метафоры в определении объектов технических достижений человечества.

Виды

В современной теории метафоры принято различать диафору (резкую, контрастную метафору) и эпифору (привычную, стертую метафору)^[1]

• Резкая метафора представляет собой метафору, сводящую далеко стоящие друг от друга понятия. Модель: начинка высказывания.
• Стёртая метафора есть общепринятая метафора, фигуральный характер которой уже не ощущается. Модель: ножка стула.
• Метафора-формула близка к стёртой метафоре, но отличается от неё ещё большей стереотипностью и иногда невозможностью преобразования в нефигуральную конструкцию. Модель: червь сомнения.
• Развёрнутая метафора — это метафора, последовательно осуществляемая на протяжении большого фрагмента сообщения или всего сообщения в целом. Модель: Книжный голод не проходит: продукты с книжного рынка всё чаще оказываются несвежими — их приходится выбрасывать, даже не попробовав.
• Реализованная метафора предполагает оперирование метафорическим выражением без учёта его фигурального характера, то есть так, как если бы метафора имела прямое значение. Результат реализации метафоры часто бывает комическим. Модель: Я вышел из себя и вошёл в автобус.

Теории

Среди других тропов метафора занимает центральное место, так как позволяет создать ёмкие образы, основанные на ярких, неожиданных ассоциациях. В основу метафор может быть положено сходство самых различных признаков предметов: цвета, формы, объёма, назначения, положения и т. д.

Согласно классификации, предложенной Н. Д. Арутюновой, метафоры разделяются на

1. номинативные, состоящие в замене одного дескриптивного значения другим и служащие источником омонимии;
2. образные метафоры, служащие развитию фигуральных значений и синонимических средств языка;
3. когнитивные метафоры, возникающие в результате сдвига в сочетаемости предикатных слов (переноса значения) и создающие полисемию;
4. генерализирующие метафоры (как конечный результат когнитивной метафоры), стирающие в лексическом значении слова границы между логическими порядками и стимулирующие возникновение логической полисемии.

Подробнее рассмотрим метафоры, способствующие созданию образов, или образные.

В широком смысле термин «образ» означает отражение в сознании внешнего мира. В художественном произведении образы — это воплощение мышления автора, его уникальное видение и яркое изображение картины мира. Создание яркого образа основано на использовании сходства между двумя далекими друг от друга предметами, практически на своеобразном контрасте. Чтобы сопоставление предметов или явлений было неожиданным, они должны быть достаточно непохожими друг на друга, и иногда сходство может быть совсем незначительным, незаметным, давая пищу для размышлений, а может отсутствовать вовсе.

Границы и структура образа могут быть практически любыми: образ может передаваться словом, словосочетанием, предложением, сверхфразовым единством, может занимать целую главу или охватывать композицию целого романа.

Однако существуют и другие взгляды на классификацию метафор. К примеру, Дж. Лакофф и М. Джонсон выделяют два типа метафор, рассматриваемых относительно времени и пространства: онтологические, то есть метафоры, позволяющие видеть события, действия, эмоции, идеи и т.  д. как некую субстанцию (the mind is an entity, the mind is a fragile thing), и ориентированные, или ориентационные, то есть метафоры, не определяющие один концепт в терминах другого, но организующие всю систему концептов в отношении друг к другу (happy is up, sad is down; conscious is up, unconscious is down).

Джордж Лакофф в своей работе «The Contemporary Theory of Metaphor» говорит о способах создания метафоры и о составе данного средства художественной выразительности. Метафора, по теории Лакоффа, является прозаическим или поэтическим выражением, где слово (или несколько слов), являющееся концептом, используется в непрямом значении, чтобы выразить концепт, подобный данному. Лакофф пишет, что в прозаической или поэтической речи метафора лежит вне языка, в мысли, в воображении, ссылаясь на Майкла Редди, его работу «The Conduit Metaphor», в которой Редди подмечает, что метафора лежит в самом языке, в повседневной речи, а не только в поэзии или прозе. Также Редди утверждает, что «говорящий помещает идеи (объекты) в слова и отправляет их слушающему, который извлекает идеи/объекты из слов».

Эта идея находит отражение и в исследовании Дж. Лакоффа и М. Джонсона «Метафоры, которыми мы живём». Метафорические понятия системны, «метафора не ограничивается одной лишь сферой языка, то есть сферой слов: сами процессы мышления человека в значительной степени метафоричны. Метафоры как языковые выражения становятся возможны именно потому, что существуют метафоры в понятийной системе человека».

Метафора часто рассматривается как один из способов точного отражения действительности в художественном плане. Однако И. Р. Гальперин говорит, что «это понятие точности весьма относительно. Именно метафора, создающая конкретный образ абстрактного понятия, даёт возможность разного толкования реальных сообщений».

[2]

Как только метафора была осознана, вычленена из ряда других языковых явлений и описана, сразу возник вопрос о её двоякой сущности: быть средством языка и поэтической фигурой. Первым, кто противопоставил поэтической метафоре языковую, был Ш. Балли, который показал всеобщую метафоричность языка.

См. также

Примечания

Литература

• Анкерсмит Ф. Р. История и тропология: взлёт и падение метафоры. / пер. с англ. М. Кукарцева, Е. Коломоец, В. Кашаев — М.: Прогресс-Традиция, 2003. — 496 с.
• Клюев Е. В. Риторика (Инвенция. Диспозиция. Элокуция) : Учебное пособие для вузов. — М.: ПРИОР, 2001.
• Кедров К. А. Метаметафора. — М., 1999.
• Котов Б.С. Метафора как средство создания «образа врага» в газетных текстах (на примере образов Австро-Венгрии и Германии в русской прессе кануна Первой мировой войны) // Вестник Московского университета. Серия 12: Политические науки. — М., 2014, № 1.
• Лакофф Д., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живём. — М.: Едиториал УРСС, 2004.
• Москвин В. П. Русская метафора: Очерк семиотической теории. — 3-е изд. — М., 2007.
• Haverkamp A. Metapher. Die Ästhetik in der Rhetorik. — München: Wilhelm Fink Verlag, 2007.

Ссылки

что это такое? Примеры из литературы

Метафора – это слово или сочетание слов, используемое для описания предмета в переносном смысле, основываясь на схожих признаках с другим предметом. Метафора служит для эмоционального приукрашивания разговорной речи. Зачастую она вытесняет первоначальный смысл слова. Метафора используется не только в разговорной речи, но и выполняет определенные функции в литературе. Она позволяет придать предмету, событию некий художественный образ. Это нужно не только для усиления определенного признака, но и для создания в воображении нового образа, при участии эмоций и логики.

Примеры метафор из литературы.

Предлагаем Вашему вниманию примеры метафор:
«В лесу родилась елочка, в лесу она росла» — понятно, что елочка не может родиться, она может только вырасти из семени ели.

Еще один пример:
«Черемуха душистая
С весною расцвела
И ветки золотистые,
Что кудри, завила.» Тоже очевидно, что черемуха не может завить кудри, ее сравнивают с девушкой, дабы наглядно показать какая она красивая.

Метафоры бывают резкими, такой вид связывает совершенно разные смысловые понятия, например «начинка фразы», понятно, что фраза не пирожок и у нее не может быть начинки. Так же метафоры бывают развернутыми – просматривается, а скорее прослушивается на протяжении всего высказывания, таким примером может служить отрывок из романа А.С.Пушкина «Евгений Онегин»:

«У ночи много звезд прелестных,
Красавиц много на Москве.
Но ярче всех подруг небесных
Луна в воздушной синеве.»

Наряду с развернутыми и резкими метафорами существуют стертая метафора и метафора-формула, схожие по своим признакам – придающие предмету фигуральный характер, например «ножка дивана».

Похожие статьи

Метафора | Статья: | Образовательная социальная сеть

В современном мире метафора все так же остается одним из важных средств выразительности при переводе. Что же означает метафора? МЕТАФОРА (в переводе с греческого «перенос») — фигура речи, состоящая в употреблении слова, обозначающего некоторый класс объектов (предметов, лиц, явлений, действий или признаков), для обозначения другого, сходного с данным, класса объектов или единичного объекта; напр.: змея, баран,  кошечка, серая мышь и т.п. в применении к человеку; острый ум. Метафору, как термин можно отнести к другим видам переносного значения слова.

Метафора – является основным предметом познания объектов действительности выполняя когнитивную и номинативную функции ,а также художественную функции и смыслообразующую.

Во время перевода чтобы не получить «сухой» текст, переводчику приходиться столкнуться с такими сложными стилистическими фигурами речи, как метафоры, сравнения, эпитеты. Без их использования текст теряет свою эмоциональную окрашенность и экспрессивность.

Метафора является реальной семантико-синтаксической единицей языка. Из этого следует, что мы можем выделить признаки метафоры. Такие как: 1)семантическая двуплавность; 2)отвлеченность; 3)экспрессивность; 4) синтаксический; 5)морфологический признак.

Лингвистика и литературоведение преследуют абсолютно разные задачи в изучении и описании метафоры, хоть и прибывали тесном взаимодействии долгое время. Основой языковой метафоры являются объективированные ассоциативные связи, которые отражаются в коннотативных признаках. А они в свою очередь несут сведения об обиходно-практическом опыте данного языкового коллектива, либо о его культурно-историческом знании.

Например: «море» — масштабная водная поверхность не имеющая меры, поэтому безмерное количество можно назвать  морем.

Причинами для метафорического переноса могут быть как отработанные в языке логико-синтаксические схемы структурирования классов событий так и соположение в структуре мира вещных объектов – их предметно-логические связи, отражающие языковой опыт говорящих. Языковая метафора отличается от речевой в основном тем, что она создается на основе коннотаций, сопровождающих слово в его обычном употреблении. Помимо этого так же, закрепленных за смысловым потенциалом данного слова языковым обычаем, вбирающим в себя то, что составляет языковой опыт. Данный опыт остается за рамками системы лексических значений, образуемой их тождествами и различиями и правилами регулярной сочетаемости. Языковая метафора потому так легко стирается теряя живую образность, что она «обычна», а ее мотивация  хорошо знакома и без особых на то усилий запоминается, вследствие фонового знания говорящих. Она ограниченно вписывается в рамки синтаксических структур за счет переосмысления свойств формальных субъектов или объектов, и получает новые семантико-синтаксические признаки. При этом роль субъективного фактора (в случае языковой метафоры) уравновешивается объективностью переосмысливаемых языковых значений и значений опорных наименований, смысловыми правилами, регулирующими сочетаемость слов, а отчасти и нормами употребления, их охранной функцией. Языковой характер метафоры проявляется в закреплении воспроизводимости переосмысленного значения языковой формы в речевой цепи. Речевая метафора «исходит» из конкретного контекста и всегда связана с ним. Она рождается и существует в нем, распадаясь вместе с ним, поскольку коннотативные признаки, служащие мотивом для переосмысления словесного значения, фокусируются только в рамках данного лексического набора (в пределах предложения или целого текста). Такие коннотации отражают обычно индивидуальное, а не коллективное видение мира, поэтому они субъективны и случайны относительно общего знания. Но и речевая метафора не вполне произвольна. Способность слова отобразить новое содержание заложена в его семантическом наполнении: чем «естественнее» сообразуется мотив переосмысления со смысловым содержанием слова, тем прозрачнее метафора и тем ярче ее эффект.

Метафора  как языковая единица, используемая в речи, несет свою языковую нагрузку. Следовательно, для выявления основной роли в языке  необходимо выделить основные функции.

Номинативная.

Благодаря метафоре мы имеем возможность развития в словах переносных значений. И это помогает остановить образование  бесконечного количества новых слов. Память человека была бы перегружена новыми и новыми словами и этот груз лежал бы на плечах человечества. В этом  метафора и приходит на помощь словотворчеству.

Уникальность метафоры в системах номинации обьясняется тем, что благодаря метафоре восстанавливается равновесие между необъяснимым или почти необъяснимым, простым наименованием и наименованием объяснимым, прозрачным, хрустальным.

Номинативные свойства метафоры можно проследить не только  на примере языка, но и на межъязыковом уровне. Благодаря корректному переводу заимствованного  слова или при переводе слов родного языка  могут возникать образы, которых хотел достигнуть говорящий.

Но важно помнить, что процессе метафорической номинации  многое зависит от национальный традиции языка, к  примеру в такой области, как культура имени. Выбирая имя ребенку в Азии часто используются Имена-метафоры. Например Жилан (радужная орхидея), Итиро (первый сын), Ханако (ребенок цветка), Харуто (солнечный и свободный), Рико (умиротворяющая, словно аромат жасмина).

Информативная функция.

Одной из главных особенностей информации передаваемой через метафору, является целостность и яркость образа.

Наглядность опирается на визуальную природу образа, помогая  взглянуть свежим взглядом на гностическую сущность определенной лексики, конкретных слов. Эти слова и образы  становятся основой, фундаментом любой метафоры.

У человека должно быть достаточное количество знаний и запас слов-обозначений, чтобы метафора сработала и приобрела ожидаемое значение.

Мнемоническая функция.

Благодаря метафоре происходит лучшее усвоение информации. Следует отметить, достаточно только назвать  грибы природными пылесосами, как это надолго запомнится. А также  несомненно отложиться в памяти информация о грибах ,которые лучше всего всасывают токсины из почвы. Успех повышенной запоминаемости образа обусловлен его эмоционально-оценочной природой. Мнемоническая функция метафоры в чистом виде встречается очень редко, как и другие. В научно-популярной литературе ей на помощь приходит объяснительная функция. Для народных загадок и половиц к ней на помощь приходит жанрообразующая функция.

Текстообразующая  функция.

Текстообразующими свойствами метафоры называется ее способность быть мотивированной, развернутой, то есть объясненной и продолженной.

Эффект  текстообразования — это следствие  таких особенностей метафорической информации, как панорамность образа, большая доля бессознательного в  его структуре, плюрализм образных отражений.

Жанрообразующая  функция.

Жанрообразующими  можно назвать такие свойства метафоры, которые участвуют в  создании определенного жанра.

Одним словом, метафоры необходимы  для  написания  загадок и пословиц. Лирические стихотворения и Афористические миниатюры невозможно представить без метафор. Аристотель называл загадку хорошо составленной метафорой. Пример: Висит груша нельзя скушать (лампочка). По горам, по долам ходит шуба да кафтан (овца).

Объяснительная функция.

В современной учебной и научной литературе метафора не так часто применяется, как в научно-популярной литературе  XIX — начала XX в. В то время объяснительная функции метафоры широко использовалась для объяснения и усвоения сложной научной информации.

Объяснительная  функция метафор дарует нам языковую поддержку при изучении физики, музыки, биологии, астрономии, живописи, при изучении любого ремесла.

Эмоционально-оценочная  функция.

Метафора  производит большое влияние на адресата речи. В то время как новая  метафора в тексте имеет еще большее воздействие на эмоционально-оценочную  реакцию адресата речи.

Благодаря  новому, неожиданному контексту слово  может не только приобрести эмоциональную  оценку, но, зачастую,  может и поменять свою оценку на противоположную.  Так, при метафорическом употреблении слово «раб» может  получить едва ли не положительный  заряд: «Он знал: все, кто когда-то выжил и победил, кто смог кого-то спасти или спасся сам, все и каждый были, в сущности, счастливыми рабами опыта. Только опыт — знал Жуков — делает человека по-настоящему неуязвимым».

Конспирирующая функция.

Метафора может иметь и конспирирующую функцию. Она используется для засекречивания смысла. Но важно понимать, что не все метафорические шифры дают основание говорить о конспирации смысла. Велика роль метафоры в создании эзопова языка, но в литературных  произведениях будет вернее говорить о метафорическом кодировании, нежели о конспирации смысла. Разумеется, когда знаешь, что «академия» значит тюрьма, конспиративные свойства метафоры вызывают сомнения, тем более что столь образные и оригинальные метафоры прочно оседают в памяти и не требуют повторных разъяснений.

Игровая функция.

Метафора часто используется как одна из форм языковой игры.  Всякий человек в игровом поведении  реализует наиболее глубокую, быть может, безусловную свою потребность. В художественной литературе широко распространена  метафора. В поговорках, как в фольклорном жанре  преобладающей функцией метафоры является именно игровая. Метафоры в пословицах имеют этический, воспитывающий характер. А метафоры, которые используются в поговорках создавались и создаются в шутливой форме и в форме игры для веселья и  развлечения нежели для обучения. Примером  такой метафоры является — Расти большой, да не будь лапшой.

Ритуальная функция.

Ритуальную функцию метафоры мы можем проследить в метафорах, которые используются для поздравления, сочувствия при утрате и горе или выражения радости в праздничных тостах.

В связи с разными национальными традициями ритуальные функции метафоры развиваются по-разному. К примеру  в странах Востока принято поздравлять в радостными событиями при использовании большого количества сравнений, эпитетов и метафор. И главное, что это не считается лестью, а является похвалой на будущее, т.е авансом.

Данная классификация  метафорических  функций  во многом условна и схематична. Во-первых, можно спорить о количестве и иерархии функций. Например, конспирирующую функцию рассматривать  в рамках кодирующей,  не выделять как самостоятельную мнемоническую  функцию, эмоционально-оценочную подключать к номинативной. Во-вторых, схематизм классификации обусловлен тем, что в живой жизни языка функции перекрещиваются, сопрягаются, находятся в отношениях не только взаимного дополнения, но и взаимной индукции.

При изучении проблемы взаимодействия функций  можно идти как от форм различных ролей речи, так и от самих  функций. Высокая информативность  метафоры порождает эвристические  свойства. Использование метафоры в  ритуальных действиях, выступлениях дает эффект самовнушения. Мнемоническая функция метафоры, облегчая запоминание, влияет и на объяснительные потенции метафор в учебной и научно-популярной литературе. Кодирующие свойства метафоры привели к широкому ее использова

Гипербола: определение и примеры | LiteraryTerms.net

I. Что такое гипербола?

Гипербола (произносится как «высоко-мурлык-бо-ли») — это фигура речи, в которой автор или оратор намеренно и явно преувеличивает до крайности. Он используется для акцента или как способ сделать описание более творческим и юмористическим. Важно отметить, что гипербола не должна восприниматься буквально; публика знает, что это преувеличение.

Например:

Чемодан весил тонну!

В этом примере говорящий утверждает, что чемодан весил тонну — две тысячи фунтов! Конечно, это не значит, что чемодан буквально весил тонну.Оратор использует преувеличение, чтобы подчеркнуть, что чемодан кажется очень тяжелым .

II. Примеры гиперболы

Вот еще несколько примеров гипербол, часто используемых в повседневном разговоре:

Пример 1

Она собирается умереть от стыда.

Это не означает, что девушка заболеет или что ее сердце остановится из-за смущения.Вместо этого говорящий использует гиперболу, чтобы подчеркнуть, насколько смущается она.

Пример 2

Весенние каникулы никогда не наступят .

Этот пример вроде «Я не видел тебя миллион лет!» служит для того, чтобы подчеркнуть, как долго ощущается как . Иногда, особенно в школе, кажется, что время замедлилось и каникулы никогда не наступят. Мы знаем, что это неправда, но мы используем преувеличения, чтобы донести до нас свои ощущения.

III. Важность гиперболы

Гипербола часто используется в повседневной речи. Например, увидев друга после долгого отсутствия, вы можете сказать: «Я не видел вас миллион лет!» Вы и ваш друг знаете, что это не совсем так. Здесь гипербола используется, чтобы подчеркнуть, сколько времени прошло с момента последней встречи с другом. Он использует преувеличение, чтобы подчеркнуть определенную характеристику чего-либо, особенно то, как это ощущается. Гипербола может использоваться для передачи всевозможных чувств, а также для развлечения или удивления людей творческим подходом к описанию.

Hyperbole также часто используется в творческом письме, чтобы сделать описание более забавным или творческим. Например, интереснее сказать «у нее был мозг размером с планету», чем «она была действительно умной». Всегда лучше описывать что-то оригинально, а гипербола — отличная возможность привнести в описание чувства и юмор.

IV. Примеры гипербол в литературе

Мы часто используем гиперболу в повседневной речи, но мы также используем ее в прозе и поэзии.Например, в любовной поэзии оратор может использовать гиперболу, чтобы подчеркнуть свою сильную страсть и восхищение любимым.

Пример 1

Американский поэт У. Оден пишет в «Как я ушел однажды вечером»,

.

Я буду любить тебя, дорогая, я буду любить тебя

До встречи Китая и Африки,

И река перепрыгивает через гору

А на улице поют лосось.

Когда встретятся Китай и Африка? Как река может перепрыгнуть через гору? И когда лосось станет достаточно умным, чтобы петь, или достаточно развитым, чтобы ходить по улицам? Конечно, ничего из этого не произойдет, поэтому это означает, что автор будет любить ее вечно. W.H. Оден использует преувеличения, чтобы подчеркнуть силу своей любви.

Пример 2

Джозеф Конрад подчеркивает ход времени в романе «Сердце тьмы»:

Мне пришлось ждать на станции десять дней — целую вечность.

Десять дней — это ни в коем случае не вечность, вечность, но казалось, что это так.

V. Примеры гипербол в поп-культуре

Образы речи не только для классической литературы. Они также используются в массовой культуре.

Пример 1

Одно место, где вы увидите преувеличения, — это реклама и рекламные объявления. Например, посмотрите этот слоган от Altoids:

Мяты настолько прочные, что поставляются в металлической коробке.

Это описание подразумевает, что монетные дворы настолько прочные, что их нужно хранить в металлической коробке, а не в бумажной или пластиковой упаковке. Конечно, это не совсем так, но это подчеркивает, насколько сильна эта мята. Такое описание забавно в своем преувеличении и может привлечь тех, кто ищет более сильную мята.

Пример 2

Чтобы увидеть еще один набор преувеличений, взгляните на рекламу Apple:

Новый iPhone «больше, чем больше».’

Мы знаем, что это невозможно. Рекламодатели преувеличивают, подчеркивая, что новый iPhone действительно большой!

На новом iPad:

Пусть поставят сольный концерт. Исследуйте Северный полюс. Организуйте еду. И возьмите весь их песенник колядовать.

Скорее всего, рядовой пользователь iPad не имеет таких высоких планов в отношении своего iPad. Однако использование гиперболы связывает вдохновляющие, благотворительные и художественные идеи с продуктом в сознании покупателя.Хорошие рекламодатели используют хорошие преувеличения. В рекламе правда не имеет значения. Именно то, как вы заставляете людей чувствовать, заставляет их тратить свои деньги на что-то, и рекламодатели знают это, поэтому гипербола — их лучший друг.

Hyperbole заполняет нашу повседневную беседу, рекламу, фильмы, телешоу и музыку. Это фигура речи, которая заставляет мир звучать более красочно и возбуждающе и может использоваться, чтобы передать, насколько сильно вы к чему-либо относитесь.

Пример 3

В «Пустом пространстве» Тейлор Свифт утверждает:

Мальчики хотят любви, только если это пытка.

Swift не утверждает, что мужчины хотят, чтобы их буквально пытали в романтических отношениях. Она использует преувеличение, чтобы утверждать, что мужчины предпочитают сложные и драматические отношения.

1. Как и предшествовавшие ему романтические поэты, Сэм Смит использует гиперболу, чтобы подчеркнуть силу и глубину своей любви в «Защелке»:

Как вы это делаете? У меня перехватывает дыхание. Что ты дал мне, чтобы мое сердце истекло кровью из груди?

Какая любовь могла заставить Смита задыхаться и начать кровотечение из груди? Любовь, которая была преувеличена.Здесь Смит использует мощную фигуру речи, чтобы подчеркнуть силу охватившего его чувства любви.

VI. Связанные термины

(Термины: сравнение и метафора)

По сравнению с

Используя сравнение, писатель сравнивает две разные вещи, используя слова «как» или «как». «Как» может использоваться, чтобы указать, что две вещи похожи в каком-то конкретном отношении, но в остальном разные, например, в «она такая же умная, как Эйнштейн». Гипербола также подчеркивает определенную характеристику чего-либо.Однако сравнение отличается от гиперболы тем, что оно должно использовать сравнение «как» или «как» и не обязательно (но может) использовать преувеличение. Например, «она такая же умная, как учитель» — тоже сравнение, но, может быть, не преувеличение.

Например, «Она подобна розе» — это сравнение, сравнивающее женщину с розой (красивым цветком), описывающее женщину как красивую или, возможно, тернистую. Это клише подчеркивает ее красоту, но не обязательно преувеличивает ее. В конце концов, женщины, как правило, по крайней мере так же красивы, как цветы, если не больше.Примером преувеличения в той же ситуации может быть «Она самая красивая женщина во всей вселенной!»

Метафора

Метафора и гипербола похожи в том, что обе говорят что-то буквально, что следует понимать в переносном смысле. Например, «этот человек — чудовище». Многие гиперболы могут использовать метафоры, а метафоры могут использовать гиперболы, но они совершенно разные. В то время как гипербола — это преувеличение, метафора использует одну вещь для обозначения чего-то совершенно другого.

Например, распространенная метафора — «черная овца в семье».«Мы не имеем в виду буквально, что кто-то — паршивая овца; человек не может быть овцой буквально, если только это не очень странный научно-фантастический фильм. Но паршивая овца означает определенные качества рассматриваемого члена семьи. Белая овца необычна и, возможно, не приемлема для своего стада. Тот, кого называют паршивой овцой, должен чем-то отличаться от других членов семьи, и по этой причине члены семьи могут не принимать его. Это не преувеличение, потому что никакие характеристики человека не преувеличиваются.Примером преувеличения в этой ситуации может быть: «У него нет абсолютно ничего общего с нашей семьей!» Мы знаем, что это не может быть правдой; все члены семьи разделяют ДНК и обычно имеют много опыта, но мы используем гиперболу, чтобы подчеркнуть, насколько этот член семьи отличается от остальных членов семьи.

Что такое метафора? 🕮 Определение и значение метафоры + примеры

Что такое метафора

Один из лучших способов понять природу чего-то — сравнить это с чем-то другим, атрибуты которого известны.Авторы часто используют сравнения в своих статьях, чтобы выразить то, что они имеют в виду, в терминах, с которыми читатель может понять.

В конце концов, в этом и заключается смысл письма — четко передавать идеи между автором и аудиторией. Один из наиболее часто используемых типов литературных сравнений — метафора.

Определение метафоры

Метафора — это словосочетание, в котором сравниваются два непохожих объекта без использования слов «как» и / или «как». Как и его двоюродный брат, сравнение, метафора используется, чтобы предоставить читателю информацию о человеке или объекте, сравнивая его с чем-то, с чем читатель знаком.

Например, метафора «в доме была печь, когда в июле сломался кондиционер», позволяет читателю лучше понять температуру внутри дома, сравнивая ее с духовкой, которая, как известно, горячая. Читатель подразумевает связь между домом и духовкой, чтобы прийти к выводу, что в доме действительно жарко.

Пример метафоры

Для наглядности лучше привести примеры метафор в литературе:

«Ночная завеса упала на нас.«Всем понятно, что у ночи нет занавесок, но, согласитесь, звучит красивее.

«Стою на берегу, в огне прибоя… (К. Бальмонт)». Понятно, что огонь и вода — две противоположные стихии, но здесь они соединились в оксюморон (тип метафоры), и он оказался поэтичнее, чем слово «взрывы» вместо «огонь».

Расширенное определение метафор

Расширенная метафора — это тип метафоры, которая не является короткой, но распространяется на страницы и даже на всю работу.Было бы более ясно на примере расширенной метафоры.

Один из самых ярких примеров — монолог Ромео на балконе Джульетты. На протяжении всего выступления Ромео сравнивает Джульетту с солнцем, а любовь — с летом.

Сравнение и метафора

Как и сравнения, метафоры могут быть по своей природе неявными или явными. Неявная метафора — это метафора, в которой характеристика, сравниваемая между двумя объектами, не указывается и предоставляется читателю, чтобы подразумевать значение из контекста предложения.

Предыдущий пример является примером неявной метафоры, в которой читатель должен сделать вывод, что в доме жарко. Для подразумеваемой метафоры читатель должен опираться на свой собственный опыт, чтобы установить связь.

Метафора явна, если указана сравниваемая характеристика. Например, если бы предложение было изменено на «В доме было так жарко, что в июле сломался кондиционер, это была печь», это было бы примером явной метафоры, потому что характеристика «жарко» является заявил.

Как определить метафору?

При построении метафор важно опираться на личный опыт для создания интересных и значимых сравнений. Однако писатели не должны заходить слишком далеко или делать метафоры слишком абстрактными, чтобы среднему читателю было трудно понять суть сравнения.

Метафоры должны быть оригинальными, чтобы они не были клише, но также достаточно конкретными, чтобы читателям не нужно было хорошо знакомиться с подробностями жизни автора, чтобы понять смысл предложения или фразы.

Метафоры, как и все фигуры речи, добавляют письму интерес и образность. Метафоры также могут увеличить эмоциональное содержание и связи между словами и читателем, что может обеспечить более богатый и полноценный опыт.

Видео «Что такое метафора»

Метафора и феноменология | Интернет-энциклопедия философии

Термин «современная феноменология» относится к обширной области философии 20 ^-го -го и 21-го ^-го века, в которой изучение структур сознания занимает центральное место.С момента появления Канта «Критика чистого разума » и последующих разработок феноменологии и герменевтики после Гуссерля, сознание больше не могло рассматриваться как простой научный объект изучения. Фактически, это предварительное условие любого осмысленного опыта, даже простого восприятия объектов в мире. В то время как основные черты феноменологического сознания — интенциональность, самосознание, воплощение и т. Д. — были в центре внимания анализа, континентальные философы, такие как Поль Рикер и Жак Деррида, пошли дальше, добавив лингвистически творческое измерение.Они утверждают, что метафора и символ действуют как первичные интерпретаторы реальности , создавая более богатые слои восприятия, выражения и значения в умозрительном мышлении. Взаимодействие метафоры и феноменологии вносит серьезные вызовы и двусмысленность в давние предположения в истории западной философии, в основном в отношении строгого разделения между буквальным и образным способами реальности, основанного на теории истины соответствия. С конца 20–^– годов роль метафоры в производстве когнитивных структур была подхвачена и расширена в новых продуктивных направлениях, включая «натурализованную феноменологию» и прямую когнитивную науку, особенно в работах Г.Лакофф и М. Джонсон, М. Тернер, Д. Захави и С. Галлахер.

Содержание

1. Обзор
   1. Традиционный взгляд: вклад Аристотеля в модель замещения
   2. Философские проблемы
   3. Роль Ницше в развитии феноменологических теорий метафоры
2. Феноменологическая теория в континентальной философии
   1. Феноменологический метод: Husserl
   2. Вклад Хайдеггера
3. Экзистенциальная феноменология: Поль Рикер, герменевтика и метафора
   1. Механика концептуального смешения
   2. Роль схематизма Канта в концептуальном смешении
4. Жак Деррида: Метафора как метафизика
   1. Спор между Рикером и Деррида
5. Англо-американская философия: интеракционистские теории
6. Метафора, феноменология и когнитивная наука
   1. Воплощенный разум
   2. Литературный разум
7. Заключение
8. Ссылки и дополнительная литература

1.Обзор

В этой статье освещаются ключевые моменты продолжающегося философского разговора о метафорическом языке и его центральном месте в феноменологии. Феноменологическая интерпретация метафоры, иногда представляемая как критика, является радикальной альтернативой традиционному анализу метафоры. Традиционный взгляд, в значительной степени унаследованный от Аристотеля, также известен как «модель замещения». В традиционном или стандартном подходе использование и применение метафор было ограничено (наряду с другими соответствующими символическими явлениями / тропами) сферами риторики и поэтики.С этой точки зрения метафора — это не что иное, как разновидность категорической ошибки, отклонение смысла, произведенное с целью создания живого эффекта.

В некоторой степени оспариваемая стандартная теория замещения, также называемая «теорией подобия», обычно определяет метафору как стилистический литературный прием, включающий девиантное и диадическое движение, которое переносит значение одного слова в другое. Этот взгляд, впервые и наиболее подробно сформулированный Аристотелем, усиливает эпистемический примат буквального, в котором метафора может действовать только как вторичный прием, который зависит от предшествующего уровня обычного описательного языка, где язык первого порядка сам по себе не содержит ничего метафорического.В большинстве случаев отношения между двумя порядками, буквальным и образным, интерпретировались как неявное сравнение, которое выражает структуру «это есть то». Например, Аристотель упоминает в Poetics:

Когда поэт говорит об Ахилле, что он «прыгнул на врага, как лев», это сравнение; когда он говорит о нем «лев прыгнул», это метафора — здесь, поскольку оба храбры, [Гомер] перенес Ахиллу имя «лев». (1406b 20-3)

В чисто условных терминах можно сказать, что поэтический язык относится только к самому себе; то есть оно может осуществлять образное описание посредством метафорической атрибуции, но описание не относится к какой-либо реальности вне себя.Для целей традиционной риторики и поэтики в стиле Аристотеля метафора может служить многим целям; оно может быть умным, креативным или красноречивым, но никогда не может быть истинным с точки зрения ссылки на новое пропозициональное содержание. Это связано с ограничением сравнения заменой, таким образом, что когнитивное воздействие метафорической передачи значения производится путем предположения сходства между буквальной и образной областями объектов и описательных предикатов, приписываемых им.

Однако феноменологическая интерпретация метафоры не только бросает вызов модели замещения, но и выдвигает роль метафоры далеко за пределы традиционной риторики. В континентальной философской традиции наиболее широкое развитие места метафор в феноменологии можно найти в работах Мартина Хайдеггера, Поля Рикера и Жака Деррида. Все они, несколько по-разному, рассматривают образный язык как основное средство раскрытия и создания новых форм смысла, которые возникают из онтологического, а не чисто эпистемического или объективного взаимодействия с миром.

а. Традиционный взгляд: вклад Аристотеля в модель замещения

Метафора состоит в том, чтобы дать вещи имя, которое принадлежит чему-то другому; перенос происходит либо от вида к роду, либо от рода к виду, либо от вида к виду на основании аналогии. (Поэтика 1457b 6-9)

В то время как его философский предшественник Платон осуждает использование образной речи за ее роль в риторике , «искусстве убеждения», Аристотель признает ее стилистические достоинства и дает нам первый систематический анализ метафоры и ее места в литературе и литературе. миметическое искусство.Его более краткие описания того, как должны использоваться метафоры, можно найти в Rhetoric и Poetics, , в то время как его расширенный анализ того, как метафора действует в контексте языка в целом, можно вывести, прочитав On Interpretation вместе с Метафизика 90 263. Описательное использование метафоры можно понимать как расширение ее значения; термин происходит от греческого metaphora , от metaphero , что означает «передать или перенести». Таким образом, образный троп возникает из движения замещения, включающего перенос слова в новое значение, которое сравнивает или сопоставляет, казалось бы, не связанные между собой предметы. Например, в Сонете Шекспира 73:

Ты видишь во мне сияние такого огня,
Что на пепле юности его лежит…

Рассказчик напрямую переносит и применяет образ «угасающего тлеющего угля» в новом «чужом» смысле: его собственное осознание своей убывающей молодости.

Это вклад Аристотеля в стандартную заменяющую модель метафоры.Это следует понимать как лингвистический прием, широко применяемый, но остающийся в рамках риторики и поэзии. Хотя метафора действительно играет центральную роль в социальном убеждении, ограниченная механикой подобия и подстановки, она не несет с собой никакого умозрительного или философского значения. Метафоры могут указывать на лежащие в основе сходства между объектами и их описательными категориями и могут давать инструкции, добавляя живости и элегантности речи, но они не относятся в строгом смысле к форме пропозиционального знания.

Формальная структура подстановки действует следующим образом: первый субъект или объект, описываемый в одном контексте, характеризуется как эквивалентный в некотором роде второму объекту, полученному из другого контекста; либо подразумевается, либо утверждается, что первая сущность каким-то образом «является» второй сущностью. Метафорическая атрибуция возникает, когда определенные избранные свойства из второй сущности накладываются на первую, чтобы характеризовать ее каким-либо отличительным образом. Метафора опирается на уже существующие категории, которые классифицируют объекты и их свойства; эти категории определяют приписывание предикатов объектам, и, поскольку метафора может повлечь за собой своего рода нарушение этого порядка, сама по себе она не может относиться к «реальному» классу существующих объектов или отношений между ними.Точно так же в поэзии метафора служит не основанием для знания, а инструментом для мимесиса или художественного подражания, представляя действия в эпической трагедии или мифах, чтобы двигать и инструктировать эмоции аудитории с целью катарсиса. .

Теория Аристотеля и ее значение для философии могут быть полностью поняты только в терминах более широкого контекста обозначения и референции, который поддерживает классическую реалистическую эпистемологию. Метафора находится в его таксономии речевых форм; кроме того, сравнение подчинено метафоре, и оба являются фигурами речи, подпадающими под рубрику дикции /, которая сама состоит из отдельных языковых единиц или имен существительных и глаголов. Lexis оперирует в единстве логотипов , что означает, что использование различных форм речи должно соответствовать общему единству языка и разума, удерживаемых вместе категориальными структурами, обнаруженными в метафизике Аристотеля.

В результате совместного мышления Аристотеля в этих работах выясняется, что наглядная функция наименования отдельных объектов (имя «это» означает «этот объект» или свойство) позволяет четко разграничить буквальное и переносное значения имен .Таким образом, имя существительное может работать как означающее значение в двух областях: буквальном и небуквальном. Однако остается нерешенной проблема: категоричность границы между буквальной и образной областями будет предметом спора для многих современных критических анализов теории, исходящей из феноменологической философии.

Более того, денотативная теория служила в поддержку референциальной функции языка, которая предполагает систему методологических связей между языком, чувственным восприятием, ментальными состояниями и внешним миром.Относительное отношение между языком и его объектами служит теории соответствия истины, поскольку способность языка нести истину соответствует действительному восприятию и познанию внешнего мира. Теория предполагает, что эти наборы соответствий допускают последовательную и надежную ссылочную связь между словами, изображениями и объектами.

Аристотель объясняет этот вид соответствия следующим образом: чувственные восприятия pathemata порождают психологические состояния, в которых формируются репрезентации объектов.Эти состояния на самом деле являются подобиями (изоморфизмами) внешних объектов. Таким образом, названия вещей относятся к самим вещам, мысленным представлениям этих вещей и к классовым значениям.

Если, как предполагает Аристотель, значение метафоры основывается на уровне имени существительного, его отличительная черта заключается в его отклонении, «нечто, что происходит» с существительным / именем в результате переноса ( epiphora ) смысла. Здесь Аристотель создает метафору (основанную на физическом движении), чтобы объяснить метафору.Термин «фора» относится к смене местоположения с одного места на другое, к которому добавляется префикс «epi:» epiphora, а затем указывает на перенос общего собственно названия вещи в новое, незнакомое, иностранец ( allotrios) место или предмет. Кроме того, перенос (или замена), заимствуя чужое имя для вещи, не нарушает общего единства значения или логического порядка соответствия в денотативной системе; все такое движение остается в пределах классификаций родов и видов.

Метафорический перенос значения станет важным предметом дискуссий и размышлений в более поздних философских дискуссиях. Хотя сам Аристотель не исследует скрытые философские вопросы в своей собственной теории, последующие философы языка с годами переработали эти вопросы, исследуя проблемы смысла, референции и соответствия, которые возникают в теории замещения. Что происходит на этих различных уровнях, когда мы заменяем один объект или дескриптор «естественного вида» доменом посторонних объектов? Может случиться так, что метафорический перенос ставит под сомнение пределы всех смысловых категорий и, в свою очередь, способ, которым можно сказать, что слова «относятся» к конкретным объектам и их атрибутам.В силу эпифорического движения видовые и родовые атрибуты разрозненных объектов попадают в отношения родства, оппозиции или отклонения между различными онтологическими категориями. Эти отношения допускают метафорическую новизну, которая впоследствии будет способствовать развитию альтернативных теорий, которые рассматриваются как фундаментальные для наших когнитивных или концептуальных процессов. На этом этапе анализ метафор открывает философское пространство для дальнейших дискуссий и интерпретаций.

г.Философские проблемы

В любой теории метафоры есть важные философские последствия для передачи значения из одной объектной области или контекста ассоциаций в другой. Метафора, в отличие от сестринского тропа аналогии, создает новую форму предикации, предполагающую, что одна категория или класс объектов (с определенными характеристиками) может быть спроецирована на другой отдельный класс сущностей; эта проекция может потребовать размытия онтологических и эпистемологических различий между видами объектов, о которых можно сказать, что они существуют либо в уме, либо во внешнем мире.Возвращаясь к шекспировской метафоре, приведенной выше, каковы критерии, которые мы используем, чтобы определить, соответствует ли угасающий тлеющий уголек состоянию сознания рассказчика? Каковы перцептивные и онтологические связи между огнем и человеческим существованием? Первая проблема заключается в том, как нам объяснить начальное «соответствие» между любой категорией предикатов и ее объектами. Другая проблема выходит на первый план, когда мы пытаемся объяснить, как метафоры позволяют нам мыслить по-новому. Если мы хотим выйти за рамки стандартной модели замещения, мы вынуждены исследовать определенные умственные операции, которые позволяют нам создавать метафорические представления; нам необходимо более подробно остановиться на процессах, которые связывают определенные внешние объекты (и их свойства), данные сенсорному опыту, с лингвистическими знаками, «относящимися» к новому типу объекта, контексту знания или области опыта.

Согласно стандартной модели, способность метафоры обозначать ограничена обычным обозначением. Метафора, понимаемая как новое имя, задумана как функция отдельных терминов, а не предложений или более широких форм дискурса (нарративов, текстов). По мере развития континентальной феноменологии в конце 19 ^-х и 20 ^-х веках мы сталкиваемся с радикально альтернативными теориями, которые затемняют строгие границы между буквальным и образным, разрушая связи между восприятием, языком и мышлением.А именно, феноменологическая, интеракционистская и когнитивная трактовка метафоры отстаивает точку зрения, согласно которой метафорический язык и символ служат косвенными путями к новым способам познания и описания человеческого опыта. По-своему эти теории поставят под сомнение обоснованность и полезность соответствия и ссылки, особенно в теоретических дисциплинах, таких как философия, теология, литература и наука.

Хотя эта статья в основном посвящена объяснению феноменологических теорий метафоры, следует отметить, что во всех трех теориях, упомянутых выше, метафора смещена со своего бывшего второстепенного положения в теории замещения и занимает передний край и центр наших когнитивных способностей.Понимаемая как продукт интенциональных структур в уме, метафора теперь становится концептуальной, а не просто декоративной, действуя как проводник, с помощью которого мы разбираем и повторно собираем концепции, которые мы используем для описания разновидностей и нюансов опыта. Все они разделяют предположение, что метафоры предполагают, постулируют или раскрывают сходство между объектами и областями опыта (там, где, кажется, их нет), без явного признания того, что сравнение проводится между двумя иногда очень разными видами вещи или события.Эти теории, применительно к нашей исходной метафоре («во мне ты видишь…») утверждают, что временами не должно быть явного сходства между состояниями осознания или существования как «огонь» или «пепел».

г. Роль Ницше в развитии феноменологических теорий метафоры

В мысли Ницше мы видим ранний отход от теории замещения и ее опоры на теорию соответствия истины, обозначения и ссылки. Его описание метафоры возвращает нас к ее изначальным «предсказательным» или онтологическим истокам; Ницше выступает здесь как предвестник более поздних разработок, но сам по себе его анализ предлагает убедительное объяснение силы метафоры.Хотя его замечания по поводу метафор несколько разрознены, их можно найти в ранних работах 1872-74 гг., Nachgelassene Fragmente, и «Об истине и лжи во внеморальном смысле» (см. Перевод В. Кауфмана в The Portable Ницше ). Вместе с лекциями «Риторик» , , , эти сочинения приводят доводы в пользу генеалогического объяснения концептуального, вытесняя традиционные философские категории в метафорическую сферу. Поступая таким образом, он разрушает нашу традиционную опору на идею о том, что значимый язык должен отражать систему логических соответствий.

Что касается корреспонденции, мы можем только предполагать, что обладаем истиной, когда наши представления или представления о мире «совпадают» с внешними положениями дел. Мы уже видели, как аристотелевская система предикаций первого порядка поддерживает соответствие, поскольку оно обеспечивается посредством денотативного приписывания предикатов / категориальных характеристик объектов / объектов. Но Ницше смело предполагает, что мы с самого начала уже в метафоре , и он работает с этой отправной точки . Концепции и суждения, которые мы используем для описания реальности, не отражают прямо существовавшие ранее сходства или причинные отношения между ними и нашими физическими интуитивными представлениями о реальности, они сами по себе являются метафорическими конструкциями; то есть они являются творческими формами дифференциации, возникающими из более глубокой недифференцированной изначальности бытия. Истина мира более тесно отражается на дионисийском уровне чистого эстетического погружения в «нерасшифровываемую» сокровенную сущность вещей.

Даже в своей ранней работе, Рождение трагедии , Ницше отвергает давнее предположение, что истина — это упорядочение понятий, выраженных через жесткие лингвистические категории, выдвигая альтернативный взгляд, который отдает приоритет символу как самому чистому, элементарному форма представительства. То, что есть и должно быть выражено , производится органически, из потока природы и дает «становление», а не бытие.

В дионисийском дифирамбе человек побуждается к величайшему возвышению всех своих символических способностей; то, что никогда прежде не испытывало борьбы за высказывание — уничтожение завесы майи ,… единства как души расы и самой природы.Теперь сущность природы должна быть выражена символически; нам нужен новый мир символов.… (BOT Ch. 2)

Здесь, вслед за Шопенгауэром, он меняет аристотелевский перенос категорий понятий от буквального к образному и делает образное исходным способом представления опыта. Классовые термины «вид» и «род» , , основанные на Аристотеле и столь важные для классической и средневековой эпистемологии, по-видимому, возникают и утверждаются только в «диалектике и посредством научной рефлексии».Для Ницше категории скрывают свою настоящую природу, пребывая в виде замороженных метафор, которые отражают ранее испытанные уровни естественного опыта, метафорически представленные в нашем сознании. Они возникают через конструкцию , косвенно основанную на расплывчатых образах или названиях вещей, возникших из безымянных текущих элементов биологического существования. Нам напоминают, что даже досократик Фалес в своей попытке придать идентичность основополагающему единству всех вещей возвращается к концептуализации его как воды, не осознавая, что он использует метафору.

Как только мы конструируем и начинаем применять наши концепции, их метафорическое происхождение забывается или скрывается от обычного сознания. Этот теоретический процесс — еще одна попытка восстановить «также забытое» изначальное единство бытия. Наслоение метафор, археологических предков концепций, особенно связано с нашей непосредственной эмпирической способностью преодолевать собственные и индивидуальные уровни опыта и языковые знаки. Мы не можем, утверждает Ницше, конструировать метафоры, не выходя за рамки сингулярности, поэтому мы должны отвергнуть искусственность присвоения отдельных имен отдельным вещам.Предположить, что отдельное имя будет полностью и прозрачно описывать референт (в восприятии), значит также предположить, что язык и внешний опыт отражают друг друга каким-то идеальным образом. Дело в том, что язык передает значение с места на место. Термины metapherein и Übertragung применяются здесь эквивалентно; если внешний опыт находится в постоянном движении, невозможно повторить точное и индивидуальное значение. Переописание вещей с помощью метафор означает «исключить» и «перенести» значение, подвергнуться своего рода лишению себя, вещи, места и времени и преодолению как индивидуализма, так и двойственности.Таким образом, осмысленное выражение реального видится и переживается самым непосредственным образом в бесконечной творческой деятельности искусства и музыки, а не в философии.

2. Феноменологическая теория в континентальной философии

Версии «метафоризации» мысли Ницше снова появятся у континентальных философов, описанных ниже; те, кто обязан своими феноменологическими установками Гуссерлю, но не согласен с его трансцендентальной идеализацией значения, которая требует, чтобы мы каким-то образом отделяли мир опыта от существенных значений объектов в этом мире.Взятые вместе, эти философы ставят под сомнение позицию, согласно которой истина влечет за собой отношения соответствия между двумя аспектами реальности, одним из которых является внутренний для нашего разума, а другой — внешний. Мы рассматриваем Хайдеггера, Рикера и Деррида в качестве основных примеров. Для Хайдеггера метафорический язык сигнализирует о совокупности или значимом поле, в котором бытие раскрывает или раскрывает само . Работа Рикера, в свою очередь, строится на аспектах онтологической герменевтики Хайдеггера, объясняя, как именно метафоры приводят к спекулятивным размышлениям.В модели Рикера буквальный уровень подвергается ниспровержению, а метафорический язык и символы, содержащие «семантические ядра», создают структуры двойной ссылки во всех образных формах дискурса. Эти структуры выходят за пределы самих себя в символах и текстах, служа медиумами, открывающими новые миры смысла и экзистенциальных возможностей.

Французский философ Жак Деррида, с другой стороны, повторяет ницшеанскую позицию; метафора не ниспровергает метафизику, но сама является скрытым источником всех концептуальных структур.

а. Феноменологический метод: Husserl

Феноменологический метод Эдмунда Гуссерля заложил основу в начале 20–90–258–90–259 годов для того, что в конечном итоге обретет форму в феноменологической философии Мартина Хайдеггера, Мориса Мерло-Понти и Жан-Поля Сартра. Ранние работы Гуссерля дают основу для изучения того, как эти способы представления передают реальное значимое содержание опыта. Он имеет в виду здесь обратиться к прежнему различию, проведенному Кантом между феноменальными проявлениями реального (для сознания) и ноуменальной реальностью вещей-в-себе.В широком смысле Гуссерль стремится разрешить не только то, что некоторые считают проблемным дуализмом Канта, но и некоторые философские проблемы, которые сопровождают конструктивистскую феноменологию Гегеля.

В целом, проект Гуссерля демонстрирует важный сдвиг в феноменологии 20–90–258–90–259-го века, ища строгий метод описания и анализа сознания и данного ему содержания. Он намеревается, что его метод станет научным обоснованием философии; это должна быть критика психологизма и возврат к универсальному знанию «самих вещей», тех понятных объектов, которые постигаются сознанием и передаются ему.

Применяя этот метод, мы ищем, утверждает Гуссерль, научную основу для универсально объективного знания; придерживаться «чистого описания» явлений, данного сознанию через восприятие предметов. Если эти объекты познаваемы, то это потому, что они непосредственны в сознательном опыте. Именно благодаря подробному описанию этих объектов в том виде, в каком они кажутся нам с точки зрения цвета, формы и так далее, мы постигаем то, что является существенным — то, что мы называем «сущностями» или значениями.Здесь акт описания — это способ избежать метафизической ловушки: наложения этих сущностей или объектных значений на содержание ментального опыта. Noesis , для Гуссерля, достигает своей цели, включая в себя (объясняя) роль, которую контекст или горизонт играет в очерчивании возможных объектов для опыта. Это будет иметь важные последствия для более поздних феноменологических теорий метафоры, поскольку можно сказать, что метафоры подразумевают новые образные контексты, в которых бытие представляется нам по-новому.

В Ideen (30) Гуссерль объясняет, как такой горизонт или область опыта представляет собой набор критериев, которые мы должны применять. Мы выбираем и идентифицируем объект как отдельный член класса объектов, и поэтому эти области субъективного опыта, также называемые областями явлений, ограничивают определенные совокупности или родовые единства, к которым принадлежат конкретные объекты. Чтобы понять феноменологический подход к созданию смысла, сначала необходимо прояснить, что мы подразумеваем под «феноменологическим описанием», как оно описано в Logical Investigations. Опираясь на работы Брентано и Мейнонга, Гуссерль развивает набор необходимых структурных отношений между знающим (эго), объектами опыта и горизонтом, в котором эти объекты даны. Отношение аксиоматически характеризуется как интенциональность , , где субъективное сознание и его объекты являются коррелятами, объединенными в психологическом акте . Субъективность способствует познанию и делает его возможным; в частности, должно быть так, что восприятие и познание всегда связаны с чем-то данным в потоке сознания, они возможны только потому, что сознание намеревается или относится к этим имманентным объектам.Как мы сейчас увидим, интенциональная природа сознания применима к герменевтике понимания Рикёра, наделяя метафорой особой способностью расширять (почти подрывая) структуру референции в не буквальном смысле до экзистенциального состояния.

Этап Гуссерля, подобный развитию феноменологии, раскрывает структуру интенциональности, полученную из тщательного описания определенных ментальных действий. Коммуникативные лингвистические выражения, такие как имена и предложения, существуют только постольку, поскольку они демонстрируют намеренных значения для говорящих.Письменные или устные выражения несут ссылки на объекты только потому, что они имеют значение для говорящих и знающих. Если мы исследуем все наши ментальные восприятия, мы обнаружим, что невозможно думать, не имея намерения какого-либо объекта. И континентальные, и англо-американские мыслители согласны с тем, что метафора является ключом к пониманию этих процессов, поскольку она реорганизует наши чувства восприятия, темпоральности и отношения субъекта к объекту, обращаясь к ним как к субъектам экзистенциальной озабоченности и возможности.

г. Вклад Хайдеггера

Хайдеггер, опираясь на феноменологическую тематику, утверждает, что философский анализ должен придерживаться тщательного описания взаимодействия человека с миром, раскрывая способы, в которых бытие дано экзистенциально или реляционно. Это означает как намек в пользу Гуссерля, так и отход от него, что ведет к переосмыслению феноменологии, которое заменяет теоретическое понимание смысла «раскрытием» бытия, как оно переживается в экспериментальных контекстах или горизонтах .Позже Рикер будет опираться на «экзистенциализированную» интенциональность Хайдеггера, поскольку он характеризует референциальную силу метафор, чтобы сигнализировать о тех значениях, которые ждут своего «раскрытия» в опыте Dasein (человек как бытие — там ) самого себя — по отношению к другим, и чередовать миры возможностей.

Будучи своим учеником, Хайдеггер обязан Гуссерлю феноменологическим намерением запечатлеть «сами вещи» ( die Sachen selbst ), однако хайдеггеровский проект, изложенный в Бытие и время , отвергает попытку установить феноменологию как науку о мировом пространстве. структуры сознания и реформируют его в онтологически раскрываемых или проявленных терминах.Сильное влечение Хайдеггера к герменевтической традиции отчасти происходит из его диалога с Вильгемом Дильтеем, мыслителем 19 ^-го -го века, который подчеркивал важность установки исторического сознания в руководящей работе социальных наук и герменевтики, направленной на понимание изначального опыта. . Влияние Дильтея на Хайдеггера и Рикёра (а также на Гадамера) очевидно в том, что все признают историческую жизнь людей, как она понимается при изучении текста (форма духа), особенно те, которые содержат метафоры и повествования, передающие живую, конкретную опыт религиозной жизни.

Хайдеггер отвергает представление о том, что структуры сознания внутренне поддерживаются как трансцендентно-субъективные, а также направлены на их трансцендентный объект. Феноменология теперь должна быть связана с проблемами человеческого существования, а затем должна немедленно направить себя к живому миру и позволить этому «созерцанию» мира направлять работу «своего собственного раскрытия».

Хайдеггер выступает за возврат к первоначальным греческим определениям терминов phainonmenon (производных от phainesthai , или «то, что проявляет себя») и logos. Хайдеггер принимает эти термины для своих целей, используя их, чтобы усилить зависимость онтологического раскрытия или присутствия: те существа, которые проявляют себя или позволяют «рассматриваться — как». Погоня за aletheia, («истина как восстановление забытых аспектов бытия») теперь осуществляется через приверженность методу самоинтерпретации, достигнутому с точки зрения субъективности Dasein (человечества), которая дошла до заменить трансцендентное эго Канта и Гуссерля.

Обращение к языку в этом случае должно быть больше, чем простое общение между людьми; это изначальная черта субъективности. Язык должен быть средством интерпретации понимания, посредством которого все формы бытия предстают перед субъективным восприятием. Таким образом, Хайдеггер заменяет трансцендентальную версию феноменологии раскрывающей, в которой структура интерпретации обеспечивает дальнейшее понимание его онтологических целей понимания.

3. Экзистенциальная феноменология: Поль Рикер, герменевтика и метафора

Лингвистический поворот в феноменологии был самым непосредственным образом применен к метафоре в работах Поля Рикера, который пересматривает гуссерлианские и хайдеггеровские темы в его обширной трактовке метафоры. Он расширяет свой анализ метафор до полностью разработанной дискурсивной теории символа, сосредотачиваясь на тех, которые встречаются в религиозных текстах и ​​священных повествованиях. Его собственные взгляды вытекают из того, что он считает чрезмерно ограниченными структуралистскими теориями символа, которые, по сути, не обеспечивают теорию лингвистической референции, полезную для его собственного герменевтического проекта.Для Рикёра правильная теория метафор понимает это как «повторное присвоение наших усилий по существованию», повторяя призыв Ницше вернуться к изначальности бытия. Тогда метафора должна включать представление о том, что такой язык является выразительным и конституирующим для бытия тех, кто приступает к философской рефлексии.

Большая часть мысли Рикера может быть охарактеризована его хорошо известным заявлением «символ порождает мысль». Рикер разделяет предположения Хайдеггера и Гуссерля: мы рефлексивно постигаем или схватываем структуры человеческого опыта, представленные временному субъективному сознанию, в то время как «чистая» феноменология Гуссерля стремится к прозрачному описанию опыта, переживаемого в фазах или моментах Рикер, также следуя за Ницше, центрирует создание смысла в экзистенциальном контексте.Ноэтический акт возникает во встрече с живым текстом, составляющим «горизонт возможностей» смысла существования, таким образом отказываясь от поиска сущностей, внутренних по отношению к объектам, которые мы переживаем в мире.

Его основополагающая работа в The Symbolism of Evil и The Rule of Metaphor указывает путь к человеческому пониманию конкретно, через символические выражения, которые допускают феноменологическую конституцию, отражение и повторное присвоение опыта.Эти процессы становятся возможными благодаря структуре «видения как», добавляя к пониманию Хайдеггера метафорику, действующую как «переконфигурирование» того, что дано сознанию. В разные моменты он вступает в беседу с Максом Блэком и Нельсоном Гудманом, среди прочих, которые также признают когнитивный вклад в науку и искусство, обнаруженный в моделях и метафорах. В случае Рикера сакральные метафоры демонстрируют те же функции второго порядка, что и в искусствах и науках, но с отчетливо онтологическим акцентом: «интерпретация символов достойна называться герменевтикой лишь постольку, поскольку она является частью личности. -понимание и понимание бытия »(ИСП 30).

В Правило метафоры , Рикер, отходя от Аристотеля, помещает означающую силу метафоры в первую очередь на уровне предложения, а не отдельных терминов. Метафору следует понимать как дискурсивный лингвистический акт, который достигает своей цели посредством расширенной предикации, а не простой замены имен. Рикер, как и многие философы-языковеды, утверждает, что аристотелевская подстановка неполна; он не заходит достаточно далеко в объяснении семантических, синтаксических, логических и онтологических проблем, сопровождающих создание метафоры.Стандартная модель замещения не может отдать должное тому, что метафора может создавать смысл, работая в тандеме с пропозициональными мысленными структурами (предложениями). С этой целью в исследовании Рикера в «Правило метафоры » заменены теории замещения и строгие денотативные теории теорией языка, которая работает через структуру двойной ссылки.

Взяв на себя инициативу, отклоняясь от Аристотеля, Рикер рассматривает метафорический перенос имени как своего рода «категориальную ошибку», которая порождает образную конструкцию о новом способе связи объектов друг с другом.Он расширяет эту динамику «передачи смысла» на уровень предложения, а затем текста, обеспечивая создание дискурсивного уровня мышления второго порядка, посредством которого все формы символического языка становятся феноменологическими раскрытиями бытия.

Обсуждение начинается с лингвистического движения epiphora (перенос имен-предикатов), взятого из примера в Poetics . Центральная динамика существует в переносе одного термина с одним набором смысловых ассоциаций на другой.Ссылаясь на собственный пример Аристотеля «сеять вокруг созданного Богом пламени»,

Если A = свет солнца, B = действие солнца, C = зерно и D = посев, то

B соответствует A, как D соответствует C

Мы видим, что действие солнца означает свет, как посев — зерно, однако B — неопределенный термин действия (действие солнца), который отсутствует и подразумевается; Рикер называет это «безымянным действием», которое устанавливает такое же отношение к объекту, солнечному свету, как посев к зерну. В этом акте открывается феноменологическое пространство для создания нового значения именно потому, что мы не можем найти условное слово, которое могло бы занять место метафорического слова.Безымянный акт подразумевает, что передача чужого имени влечет за собой больше, чем простую замену понятий, и поэтому считается логически разрушительным.

а. Механика концептуального смешения

«Безымянный акт» влечет за собой своего рода «когнитивный скачок»: поскольку нет общепринятого термина для B, этот акт не предполагает замены его места декоративным термином. Скорее, новая смысловая ассоциация была создана через семантический разрыв между объектами. Отсутствие исходного буквального термина, «семантическая пустота», не может быть заполнено без создания метафоры, которая сигнализирует о более широком дискурсивном контексте предложения и, в конечном итоге, текста.Если, как указано выше, передача предикатов (посев зерна как извержение пламени) бросает вызов «правилам» значения, диктуемым остенсивной теорией, мы вынуждены установить новую связь там, где ее не было, между условными и метафорическими именами. для объекта. Для Рикера образное (посев вокруг пламени) действует как герменевтический медиум, поскольку он отрицает и вытесняет первоначальный термин, обозначающий «объект нового типа», который фактически является новой формой ( логотипов ) бытия.Метафорическое утверждение позволяет нам сказать, что объект есть, а не , как мы его обычно называем. Затем смысловой аспект «отделяется» от предикации, и впоследствии логотипы лишаются своего объективного значения; новый объект может быть значимым, но неясным в условиях строгого обозначения или естественного знания.

Отметим, что «новый объект» (теоретически) имеет более чем образное существование; вновь сформированное отношение субъект-предикат помещает связку в центр имени-объекта (ROM 18).Задача Рикера — создать диалектически управляемый процесс, который порождает новую «объектную область» или категорию бытия. Вслед за движением гегельянского Aufhebung, (посредством вышеупомянутого отрицания и смещения) новое имя открыло новое поле смысла, которое должно быть повторно присвоено нашему рефлексивному сознанию. Вот как Рикер деконструирует референцию первого порядка, чтобы разработать онтологию священного языка, основанную на референции второго порядка.

Мы пришли к мнению, что мифы — это способы дискурса, значения которых являются феноменологическими пространствами открытости, создающими почти бесконечный диапазон интерпретаций.Таким образом, мы видим, как метафора позволяет, как замечает Аристотель, «быть сказано разными способами».

Ricoeur утверждает, что дискурсивность второго порядка «нарушает» ранее существовавший первый порядок родов и видов, в свою очередь вызывая своего рода переворот в дальнейших отношениях и правилах, устанавливаемых категориями, а именно: подчинение, координация, соразмерность или равенство между ними. свойства объекта. Что-то от единства бытия остается, но для Рикера это неуниверсальное единство или enchainement соответствует единственному родовому контексту, относящемуся к «Бытию», ограничивающему смыслы или применения переданных предикатов в метафорическом контексте.

г. Роль схематизма Канта в концептуальном смешении

Понятие «необщего единства», возможно, ставит больше философских проблем, чем дает ответов. Как нам объяснить механику, которая смешивает дескрипторы из одной предметной области и ее наборов восприятий с областью посторонних объектов? Рикер обращается к эпистемическим проблемам, связанным с переносом имен из одной категории в другую в пространственно-временном опыте, заимствуя теорию конструирования объектов Канта, найденную в «Критике чистого разума» . В «Трансцендентальном схематизме», Кант устанавливает объективную достоверность концептуальных категорий, которые мы используем для синтеза содержания опыта. В этом разделе Кант поднимает аристотелевские категории от грамматических принципов до формальных структур, присущих разуму. Здесь он определяет существенную проблему для знания: как мы можем представить себе отношения между этими чистыми концептуальными категориями рассудка и чувственными объектами, данными нам в пространстве и времени? С введением схематизма Кант ищет решения различных проблем, присущих построению ментальных репрезентаций (позиция, которую разделяют современные ученые-когнитивисты; см. Ниже).Для Рикера это служит ответом на проблему того, как метафорические представления реальности могут действительно «относиться» к реальности (даже если только на экзистенциальном уровне опыта).

Кант утверждает, что «схематизм» — это «разумное состояние, при котором могут использоваться только чистые концепции понимания» (CPR / A 136). Хотя эту доктрину иногда называют заведомо запутанной из-за ее круговой природы, схемы подразумеваются как особый набор опосредующих представлений, правил или операторов в уме, которые сами по себе отображают универсальные и необходимые характеристики чувственных объектов; эти характеристики, в свою очередь, синтезируются и объединяются деятельностью трансцендентального воображения.

Проще говоря, схематическая функция используется воображением, чтобы направлять его при построении изображений. Кажется, что это не какая-то картина объекта, а скорее «форма» или «перечень» того, как мы создаем изображение. Для Рикера схематизм обеспечивает структурную поддержку для присвоения фактического истинностного значения или когнитивного вклада в семантическое новшество, производимое метафорой. Конструирование нового значения с помощью новых форм предикации влечет за собой реорганизацию и переинтерпретацию ранее существовавших форм, а действия продуктивного воображения делают возможным весь процесс.

В работе «Образ священного », например, Рикер, отвечая своему современнику Мирче Элиаде ( «Священное и нечестивое»), выводит метафору за пределы естественной «ограниченности» мифов и символов. Несмотря на то, что они проявляют смысл, они все же ограничены тем, что должны отражать естественный космический порядок вещей. С другой стороны, метафора занимает центральное место в «герменевтике провозглашения»; у него есть власть провозглашать, потому что это «свободное изобретение дискурса.Рикер специально объясняет библейские притчи, пословицы и эсхатологические утверждения как расширенные метафорические процессы. Таким образом, «Царство Божье не придет с знамениями, которые вы заметите. Не говорите: «Это здесь; оно там. «Вот, Царствие Божие между вами» (Луки 17: 20-21). Это высказывание создает смысл, разрушая наши обычные или знакомые временные рамки, применяемые к интерпретации знаков (царства). По словам Рикера, поиск знаков «свергнут» ради «совершенно нового экзистенциального значения» ( FS 59).

Это обсуждение следует из более ранней работы в The Rule of Metaphor, , где механика репрезентации, лежащая в основе этого лингвистического акта «переописание», получила дальнейшее развитие. Этот акт указывает нам на новую онтологическую область человеческих возможностей, доступную через новое когнитивное содержание. Лингвистический акт создания метафоры, по сути, становится герменевтическим актом, направленным на преодоление разрыва между абстрактным (размышлениями) понимания ( Verstehen) и конечной жизнью вне жизни.Таким образом, теория Рикера, часто противопоставляемая теории Деррида, выводит метафору за рамки механики замещения.

4. Жак Деррида: Метафора как метафизика

В целом, деконструктивную философию Деррида можно рассматривать как радикально альтернативный способ чтения философских текстов и аргументов, рассматривая их по-новому через призму риторической методологии. Это будет означать разборку устоявшихся способов, которыми философы определяют восприятие, формирование понятий, значение и референцию.

Деррида с самого начала подвергнет сомнению предположение о том, что формирование концептов (логоса) каким-то образом ускользает от изначальности языка и фундаментальной метафорически-мифической природы философского дискурса. В шаге, который идет гораздо дальше, чем Рикер, Деррида приводит доводы в пользу того, что Гизесеппе Стелларди так удачно называет «обратной метафоризацией концепций». Переворот таков, что не может быть окончательного разделения между лингвистически-метафорической и философской сферами.Эти области являются составными частями друг друга в том смысле, что либо одна из них не может быть полностью теоретизирована, либо заставить полностью или прозрачно объяснить значение другой. В результате язык приобретает определенную неясность, господство и автономность. Он навсегда ускользнет от наших попыток зафиксировать его смыслообразующую деятельность в фундаментальных терминах, которые требуют трансцендентного или экстернализованного (по отношению к языку) единого существа.

White Mythology Деррида предлагает проницательную критику общей парадигмы, касающейся природы понятий, и ставит следующие вопросы: «Есть ли метафора в тексте философии, и если да, то как?» Здесь история философии характеризуется как экономика , своего рода «ростовщичество», где значение и оценка понимаются как метафорические процессы, включающие «прибыль и убыток».»Процесс представлен через известное изображение монеты Деррида:

Я думал о том, что метафизики, когда они создают для себя язык, подобны … точильщикам ножей, которые вместо ножей и ножниц должны класть на точильный камень медали и монеты, чтобы стереть … ценность … Когда они работали до тех пор, пока в этих коронах ничего не видно, ни короля Эдуарда, ни императора Вильгельма, ни Республики, они говорят: «В этих украшениях нет ничего ни английского, ни немецкого, ни французского; мы освободили их от всех ограничений времени и пространства; они больше не стоят пяти шиллингов; они имеют неоценимую ценность, а их меновая стоимость неограниченно расширяется.’(WM 210).

«Ростовщичество» знака (монеты) означает переход от физического к метафизическому. Абстракции теперь становятся «изношенными» метафорами; они кажутся испорченными монетами, их первоначальная конечная ценность теперь заменена смутным или приблизительным представлением о смысловых образах, которые могли присутствовать в оригиналах.

Таково движение, которое одновременно создает и маскирует построение понятий. Концепции, истинное происхождение которых было забыто, теперь порождают лишь пустой вид философского обещания — «абсолютного», универсализированной, неограниченной «прибавочной стоимости», достигаемой путем искоренения чувственного или мгновенно данного.Деррида рассматривает этот процесс в негативном гегелевском направлении: метафизиков больше всего привлекают «концепции в негативе, абсолютные , бесконечные, небытие» (WM 121). То есть их любовь к самому абстрактному понятию, полученному таким образом «долгим и универсальным использованием», обнаруживает предпочтение конструирования метафизики Бытия. Это стало возможным благодаря движению Hegelian Aufhebung. Немецкий термин относится к динамике снятия, где диалектическое, прогрессивное движение сознания преодолевает и включает в себя конкретные, конкретные особенности опыта через последовательные моменты познания.Деррида резко критикует попытки Гегеля преодолеть различие, утверждая, что сознание, как его понимал Гегель, приобретает качество построения репрессивного нарратива, подводящего частное и сиюминутное под искусственный теоретический взгляд. Деррида предпочитает отдавать теоретические привилегии негативу; то есть к систематическому отрицанию всех конечных определений значения, производных от определенных аспектов конкретных существ.

Вторя Хайдеггеру, Деррида рассматривает метафизические конструкции как показатель западной «логоцентрической эпохи» в философии.Их существование зависит от механизма бинарной логики. Они остаются статичными из-за нашей приверженности значению ousia (сущность), определению бытия, основанному на самоидентифицируемой субстанции, которое может быть предиктировано или выражено только в терминах или / или. Ссылка на бытие в этом случае ограничивается областью правильного и однозначного. И Хайдеггер, и Деррида, и до некоторой степени Рикер стремятся освободить референцию от этих ограничений. Однако, в отличие от Хайдеггера, Деррида не исходит из предположения, что бытие указывает на некую единую изначальную реальность.

Для Деррида за чисто кажущимся логическим единством (с сопутствующими ему бинарными оппозициями) или логоцентричностью сознания скрывается белая мифология , , маскирующая примитивную множественность бытия, ускользающую от всех попыток ее назвать. Здесь мы находим следы утраченного смысла, напоминающие утраченные надписи на монетах. Это «философемы», слова, образы или способы фигурации, которые не выражают идей или абстрактных представлений вещей (основанных на категориях), а скорее призывают радикально плюривокальное понятие значения.Разобрав таким образом логику «или / или» с разницей (разницей), Деррида отдает приоритет двусмысленности в способах мышления и выражения «и / и» и «ни / ни». В таком случае значение должно состоять из различия, а не тождества, поскольку различие подрывает все предвзятые теоретические или онтологические структуры. Он сформулирован в контексте всех языковых отношений и включает в себя постоянное смещение окончательной идеализированной и объединенной формы значения; такое смещение через намеки и следы раскрывает реальность и переживание разрушительной изменчивости смысла и бытия.Необычность «всегда уже здесь» благодаря присутствию Другого.

С введением «белой мифологии» союз Деррида с Ницше создает сильную оппозицию традиционной западной теории . Формы абстрактного мышления и теоретические системы, представляющие гнетущее сознание «белого человека», построенное во имя разума / logos , сами по себе представляют собой набор аналогий, существующих как бесцветные мертвые метафоры, примитивные истоки которых лежат в образном образе. царства мифов, символов и басен.

Проект Деррида, приведший к деконструкции метафизики, противоречит агрессивной теории Рикера. В отличие от сдержанной критики Хайдеггера, деконструкция Деррида кажется Рикёру «безграничной». То есть Рикер по-прежнему проводит различие между умозрительным и поэтическим, где поэтическое «побуждает умозрительное» объяснять избыток значения. С точки зрения Деррида, избыток или многоголосие проблематично. Последний утверждает, что теория остается логоцентричной в том смысле, что она остается верной бинарному модусу идентичности и различия, которые лежат в основе метафизических различий, таких как «бытие и небытие».По Рикеру, метафоры создают новое пространство для смысла, основанное на напряжении между тем, что есть (можно правильно предсказать объекту), и тем, что «не является» (что не может быть предопределено относительно объекта). Деррида просит не согласиться: в конечном счете, не может быть такого разделения, систематической философской теории или набора концептуальных структур, через которые мы включаем и «объясняем» когнитивную или экзистенциальную ценность метафоры.

Обратная метафоризация понятий Деррида не поддерживает плюривокальную характеристику значения и бытия, она не постулирует более широкое поле референций; для Деррида метафоры и концепции остаются в сложном, всегда неоднозначном отношении друг к другу.Таким образом, он, кажется, устраняет «референцию» или различие между означающим и означаемым, выходя даже за пределы многозначности (множества потенциальных значений, которые несут слова). Дело здесь в том, чтобы сохранить поток смысла и продолжающееся распространение смысла и инаковости.

а. Спор между Рикером и Дерридой

Спор между Рикером и Дерридой относительно референциальной силы метафоры заключается в том, где они позиционируют себя по отношению к Аристотелю.Позиция Рикера, отдавая приоритет существительной-фразе вместо имени в единственном числе, бросает вызов Аристотелю, в то же время апеллируя к исходной таксономии (категориям), основанной на архитектонической системе предикации. Для Рикера метафорическое обозначение имитирует фундаментально двусмысленную природу бытия — мы не можем избежать онтологических последствий утверждения Аристотеля: бытие можно «сказать разными способами». Тем не менее, Рикер поддерживает различие между мифом и логосом, поскольку нам нужны инструменты, предоставляемые спекулятивным дискурсом, чтобы объяснить многозначную ценность метафор.

Деконструкция Деррида восходит к демонтажу теории Аристотеля, уходящей корнями в онтологию имени собственного / существительного ( onoma ), обозначающего вещь как самоидентичное существо ( homousion ). Это, как утверждает Деррида, «заново собирает и отражает культуру Запада; белый человек берет свою собственную мифологию, индоевропейскую мифологию, свой собственный логос, то есть миф своей идиомы, за универсальную форму того, что он все еще должен желать называть Разумом »(WM 213).

Исходная теория делает метафору еще одним звеном в логоцентрической цепи — формой метафизического угнетения.Если ценность метафоры ограничивается передачей имен, то метафора влечет за собой потерю или отрицание буквального, которое все еще находится в рамках понятия дискурса, поддерживающего традиционные формулировки репрезентации и референции в терминах миметики и «Правильные», которые, в свою очередь, основаны на теории восприятия (и сопутствующей метафизике), которая отдает приоритет сходству, идентичности или тому, что мы можем назвать «законом одного и того же».

5. Англо-американская философия: интеракционистские теории

Современные феноменологические теории метафоры прямо бросают вызов простой теории референции, заменяя обычную пропозициональную истину, основанную на денотации, теорией языка, которая обозначает и раскрывает свои референты.Эти интеракционистские теории обладают определенными неокантианскими чертами, особенно в работах философов-аналитиков Нельсона Гудмана и Макса Блэка. Они постулируют точку зрения, что метафоры могут реорганизовать связи, которые мы устанавливаем между нашим восприятием мира. Их теории отражают определенные феноменологические предположения о способах, которыми образный язык расширяет референтное поле, позволяя создавать новые значения и создавать новые возможности для построения моделей реальности; при перемещении между областями искусства и науки метафоры имеют междисциплинарную полезность.И Гудман, и Блэк продолжают оспаривать традиционную теорию лингвистической референции, предлагая вместо этого аргумент, что референция становится возможной благодаря манипулированию предикатами в образных способах мышления посредством языка.

6. Метафора, феноменология и когнитивная наука

Недавние исследования подчеркивают связь между метафорами, отображением и схематизацией аспектов когнитивной организации в психической жизни. Подход Гуссерля к познанию занял антинатуралистическую позицию, противоположную определению сознания как объективной сущности и, следовательно, не подходящей для изучения работы субъективного сознания; вместо этого в его феноменологической позиции приоритет отдавался субъективности, поскольку она составляет необходимый набор предварительных условий для познания чего-либо вообще как объекта или значения.Недавно эта тенденция была обновлена, и феноменология сделала некоторые продуктивные шаги в изучении коннекционистских и воплощенных подходов к восприятию, познанию и другим видам динамических и адаптивных (биологических) систем.

Захави и Томпсон, например, видят сильную связь между феноменологией Гуссерля и философией разума в отношении феноменов сознания, где конститутивная природа субъективного сознания проясняется конкретно в терминах форм и отношений различных видов интенциональных состояний ума. .Они включают единство временного опыта, структурные отношения между намеренными ментальными актами и их объектами, а также внутренне воплощенную природу познания. Не все изучающие воплощенный разум действуют в соответствии с традиционными феноменологическими допущениями и методами. Тем не менее, некоторые «натурализованные» версии в области исследований сознания сейчас набирают силу, предлагая жизнеспособные решения проблематичной картезианской дуалистической метафизики, которую предлагает феноменология Гуссерля.

а. Воплощенный разум

В последние годы расширяющаяся область когнитивной науки исследовала роль метафор в формировании сознания (познания и восприятия). В общем, похоже, что современные когнитивистские, конструктивистские и системные (например, самоорганизующиеся) подходы к изучению разума включают метафору в качестве инструмента для разработки антиметафизической, антипозитивистской теории разума в попытке отвергать любые остаточные картезианские и кантианские психологии.Однако когнитивные теории остаются частично в долгу перед кантовским схематизмом и его ролью в познании.

Кроме того, эти теории опровергают любые оставшиеся структуралистские предположения (что язык и значение могут быть основаны на автономных конфигурациях синтаксических элементов). Многие учёные-когнитивисты, не соглашаясь с генеративной грамматикой Хомского, изучают значение как форму познания, активируемую в контексте использования. Лакофф и Джонсон в работе Philosophy in the Flesh находят множество эмпирических свидетельств того, как метафоры формируют наш обычный опыт, исследуя в значительной степени бессознательные перцептивные и лингвистические процессы, которые позволяют нам понять одну идею или область опыта. как концептуальный, так и физический, с точки зрения «чужой» области.Исследование следует за работой Шрини Нараянан и Элеонор Рош, ученых-когнитивистов, которые также рассматривают схемы и метафоры как ключевые в воплощенных теориях познания. Такие теории обычно прослеживают взаимосвязь между нашим нейронным составом или физическим взаимодействием с окружающей средой и нашими личными и социальными человеческими целями.

В ограниченном смысле акцент на воплощенной природе познания совпадает с феноменологической позицией. Системы восприятия, построенные как физическая реакция на определенные пространственно-временные и лингвистические контексты, становятся феноменологическими «пространствами», сформированными в результате использования языка.Тем не менее, эти исследователи в значительной степени оспаривают континентальную феноменологию и традиционную философию в драматической и далеко идущей форме, возражая против утверждения о том, что феноменологический метод интроспекции оставляет достаточно места для нашей способности исследовать и описывать все доступные области сознания наблюдаемого субъекта. . Если дело обстоит так, что мы не полностью получаем доступ к дальним уголкам скрытых когнитивных процессов, большая часть метафорического картирования, лежащего в основе познания, происходит на уровне бессознательного, , который иногда называют «когнитивным бессознательным».»(ПИФ 12-15)

Другие философы разума, включая Стефано Ардуини и Антонио Д’Амасио, работают в том же направлении в когнитивной лингвистике, когнитивной науке, нейробиологии и искусственном интеллекте. Их работа исследует способы, которыми метафоры обосновывают различные когнитивные и эмоциональные операции и функции первого и второго порядка. Их выводы совпадают с выводами континентальных исследований, которые рассматривают метафору как «переконфигурирование» опыта. Таким образом, существует некоторый потенциал совпадения с этой когнитивно-концептуальной версией метафоры , где метафоры и схемы воплощают новые трансформирующие категории, позволяющие создавать новые области познания и значения.

Ардуини в своей работе исследовал то, что он называет «антропологической способностью» создавать представления о мире. Здесь риторические фигуры реализуются на основе концептуальных областей, которые создают границы опыта. У нас есть доступ к реальности, которая в противном случае была бы неопределенной, поскольку люди обладают способностью концептуализировать мир в образных терминах через миф, символ, бессознательное или любой выразительный знак. Для Arduini фигуративная деятельность не отображает данного мира, , но позволяет создавать образы мира , используемые в реальности .Быть образно компетентным — значит использовать воображение как инструмент, объединяющий шаблоны в изобретательских ментальных процессах. Затем Ардуини, кажется, вспоминает Ницше; Говоря антропологически, люди всегда используют ту или иную форму фигурации или форму языка, которая допускает «когнитивную компетенцию» в том смысле, что он выбирает среди конкретных форм, которые служат для определения окружающих контекстов или сред. Опять же, метафора лежит в основе понимания реальности; он является частью дорефлексивного или изначального аппарата опыта, восприятия и мышления первого-второго порядка, включающего в себя весь теоретический подход, а также такие дисциплины, как эволюционная антропология (см. Туби и Космидес).

г. Литературный разум

Работы Жиля Фоконье и Марка Тернера расширяют работы Лакоффа и Джонсона, описанные выше. Для Фоконье задача языка — конструировать, а для лингвиста и ученого-когнитивиста — это «окно в разум». Независимо и вместе сотрудничество Фоконье и Тернера привело к созданию теории концептуального смешения , в которой метафорические формы занимают центральное место. По сути, теория концептуального смешения следует из работы Лакоффа и Джонсона по «отображению» или проективным качествам наших когнитивных способностей.Например, если мы вернемся к шекспировской фразе «Ты видишь во мне сияние такого огня», , то источником будет огонь, наборы ассоциаций которого проецируются на цель — в данном случае убывающий аспект рассказчика. Их исследования показывают, что большое количество таких кросс-доменных сопоставлений выражается в виде концептуальных структур, имеющих пропозициональное содержание: например, «жизнь — это огонь, потеря — это угасание огня» . ”Существует несколько категорий сопоставлений в различных концептуальных областях, включая пространственно-временную ориентацию, движение и сдерживание.Например: «время летит незаметно» или «эти отношения удушают».

Работа Тернера в книге The Literary Mind идет немного по другому пути, изображая эти когнитивные механизмы как формы «повествования». На первый взгляд обычному наблюдателю это может показаться нелогичным, но Тернер дает достаточно доказательств способности разума выполнять большую часть своей повседневной работы, используя различные формы повествовательной проекции (LM 6-9). Недалеко от этой версии повествовательной связи до герменевтического и когнитивно-концептуального использования метафор, описанных ранее.Если мы понимаем притчи как формы расширенной метафоры, мы можем ясно видеть различные способы, которыми они способствуют созданию осмысленного опыта.

Изучение этих ментальных моделей проливает свет на феноменологические и герменевтические аспекты конструирования реальности. Если эти эвристические модели необходимы для когнитивного функционирования, то это потому, что они позволяют нам представлять аспекты реальности более высокого порядка, которые включают в себя выражения человеческой деятельности, намерения и мотивации.Хотя мы можем в значительной степени не осознавать эти паттерны, они основаны на нашей способности мыслить метафорами, необходимы и постоянно работают, чтобы сделать возможным структурирование намеренного опыта, который не всегда может быть адекватно представлен простым физическим описанием первого порядка. Фоконье утверждает:

Мы видим их статус изобретений, противопоставляя их альтернативным представлениям о мире. Когда мы наблюдаем, как кто-то сидит на стуле, мы видим то, что физика не может распознать: живой агент, совершающий намеренное действие.(MTL 19-20)

Тернер, наряду с Фоконье и Лакоффом, связывает параболическое мышление с схематическим изображением или отображением между различными областями взаимодействия с нашей средой. Работа Фоконье, соотносящаяся здесь с работой Тернера, движется между когнитивно-научными и феноменологическими соображениями; оба изображают отображение как ограниченную форму проекции, сложную ментальную манипуляцию, которая перемещается по ментальным структурам, которые соответствуют различным феноменологическим пространствам мысли, действия и коммуникации.

Метафорическое отображение позволяет уму пересекать и объединять несколько областей опыта. Перекрестные ссылки, напоминающие интеракционистскую динамику Блэка, представляют собой форму индукции, возникающую в результате проецирования отношений между исходной структурой, шаблоном, который мы уже понимаем, на целевую структуру, которую мы стремимся понять.

Отображение как форма метафорического построения ведет к другим формам смешения, концептуальной интеграции и формирования новой категории .Мы можем, наряду с Фоконье и остальными, описать эту возникающую эволюцию языкового значения в диалектических терминах, утверждая, что можно объединить два изображения вируса (биологический и вычислительный) в третью интегрированную идею, которая объединяет и расширяет значение первые два (MTL 22). С философской точки зрения, мы, кажется, вернулись на полный цикл к гегелевской теме, которая проходит через феноменологический анализ метафоры как переосмысления разума и реальности.

7.Вывод

Континентальные теории метафор, которые экстраполировали и развили вариации на тему, выраженную в апокрифическом заявлении Ницше о том, что истина — это «мобильная армия метафор». Представление о том, что метафорический язык каким-то образом онтологически и эпистемологически предшествует обычному пропозициональному языку, с тех пор было высказано Хайдеггером, Рикером и Деррида. Для этих мыслителей метафора служит основополагающей эвристической структурой, которая в первую очередь предназначена для того, чтобы ниспровергнуть обычную референцию и каким-то образом разрушить несущие истину утверждения пропозиционального языка первого порядка.Экзистенциальная феноменология Мартина Хайдеггера опровергает предположение, что истинные или значимые интенциональные утверждения отражают эпистемические суждения о мире; то есть они не получают ссылочной эффективности через предполагаемое соответствие между внутренней идеей и внешним объектом. Хотя может существовать своего рода согласие между нашими представлениями о вещах и миром, в котором мы находим эти вещи, это все же производное соглашение, возникающее из более глубокого онтологически детерминированного набора отношений между вещами в мире, учитывая или представлены нам как неразрывно связанные друг с другом в конкретном историческом, лингвистическом или культурном контексте.

Роль метафоры в восприятии и познании также доминирует в работе современных когнитивистов, лингвистов и тех, кто работает в смежных областях эволюционной антропологии и теории вычислений. Хотя последнее может не быть напрямую связано с континентальной феноменологией, аспекты их работы поддерживают «антиметафизическую» позицию и опираются на общие феноменологические темы, которые подчеркивают воплощенную, лингвистическую, контекстуальную и символическую природу знания.Мыслители и исследователи из этого лагеря утверждают, что метафорические схемы являются неотъемлемой частью человеческого мышления и действий, поскольку они позволяют нам развивать наши когнитивные и эвристические способности за пределами простого и прямого опыта первого порядка.

8. Ссылки и дополнительная литература

• Аристотель. Категории и интерпретация. J.C. Ackrill, пер. Оксфорд, Кларендон, 1963. ( CDI)
• Аристотель. Peri Hermenenias. Ганс Аренс, пер.Филадельфия, Бенджаминс, 1984. ( PH)
• Ардуини, Стефано (ред.). Метафоры. Edizioni Di Storia E Letteratura,
• Барбер А. и Стейнтон Р. Краткая энциклопедия языка и лингвистики .
• Оксфорд, Elsevier Ltd., 2010
• Черный, Макс. Модели и метафоры . Итака, Корнелл, 1962. (МАМ)
• Брентано, Франц К. О нескольких смыслах бытия у Аристотеля. Беркли, UC Press, 1975.
• Казо, Клайв. Метафора и континентальная философия, от Канта до Деррида. Лондон, Рутледж, 2007.
• Купер, Дэвид Э. Метафора . Лондон, Оксфорд, 1986.
• Деррида, Жак. «Белая мифология, метафора в тексте философии» в Margins of Philosophy , пер. А. Басс, Чикаго, University of Chicago Press, 1982. ( WM)
• Фоконье, Жиль. Отображения мысли и языка. Кембридж, Кембриджский университет, 1997.( MTL)
• Галлахер, Шон. Феноменология и нередукционистская когнитивная наука » в Справочнике по феноменологии и когнитивной науке. изд. Шона Галлахера и Дэниела Шмикинга. Спрингер, Нью-Йорк, 2010.
• Гудман, Нельсон. Языки искусства. Нью-Йорк, Бобс-Меррилл, 1968.
• Хинман, Лоуренс. «Ницше, метафора и истина» в Философские и феноменологические исследования , Vol. 43, # 2, 1984.
• Харнад, Стеван.«Индукция категорий и репрезентация» в категории Категориальное восприятие: основа познания. Нью-Йорк, Кембридж, 1987.
• Хайдеггер, Мартин. Бытие и время . Джон МакКуорри и Э. Робинсон, пер. Нью-Йорк,
• Harper and Row, 1962. ( BT)
• Хайдеггер, Мартин. Основные проблемы феноменологии , пер. А. Хофштадтер, Блумингтон, издательство Индианского университета, 1982.
• Хюмер, Вольфганг. Конституция сознания: исследование в аналитической феноменологии. Routledge, 2005.
• Джонсон, Марк. «Метафора и познание» в Справочнике по феноменологии и когнитивной науке , изд. Шона Галлахера и Дэниела Шмикинга. Спрингер, Нью-Йорк, 2010.
• Радость, Морни. «Деррида и Рикёр: случай ошибочной идентичности» в The Journal of Religion . Vol. 68, # 04, University of Chicago Press, 1988.
• Кант, Иммануил. Критика чистого разума. Пер. Н. К. Смит, Нью-Йорк, 1958. ( CPR)
• Кофман, Сара, Ницше и метафора .Пер. Д. Лардж, Стэнфорд, 1993.
• Лакофф, Джордж и Джонсон, Марк. Философия во плоти: воплощенный разум и его вызов западной мысли. Нью-Йорк, Perseus-Basic, 1999.
• Малабу, Катарина. Будущее Гегеля: пластичность, темпоральность и диалектика. Пер. Лизабет Во время, Нью-Йорк, Рутледж, 2005.
• Ницше, Ф. Рождение трагедии и дело Вагнера . Пер. В. Кауфман. Нью-Йорк, Винтаж, 1967.( БОТ)
• Лоулор, Леонард. Воображение и шанс: разница между идеями Рикера и Деррида. Олбани, SUNY Press, 1992
• Mohanty, J.N. и Маккенна, W.R. Феноменология Гуссерля; Учебник . Вашингтон, округ Колумбия, University Press, 1989.
• Раджан, Тилоттама. Деконструкция и остатки феноменологии: Сартр, Деррида, Фуко, Бодрийяр. Stanford, Stanford University Press, 2002.
• Рикёр, Поль. Figuring the Sacred, пер. Д. Пеллауэр, Миннеаполис, Крепость, 1995. (FS)
• Рикёр, Поль. Правило метафоры. Торонто, Университет Торонто, 1993. ( ROM)
• Шрифт Алан Д. и Лоулор Леонард (ред.) История континентальной философии; Vol. 4 Феноменология: отклики и события. Чикаго, University of Chicago Press, 2010.
• Стелларди, Джузеппе. Хайдеггер и Деррида о философии и метафоре: несовершенная мысль. Нью-Йорк, Humanity-Prometheus, 2000.
• Tooby, J. и L. Cosmides (под ред. Дж. Баркова). Адаптированный разум: эволюционная психология и создание культуры. Оксфорд, 1992.
• Тернер, Марк. Литературный разум: истоки мысли и языка. Оксфорд, 1996. ( LM)
• Вудрафф-Смит, Дэвид и Макинтайр, Рональд. Гуссерль и интенциональность: исследование разума, смысла и языка . Бостон, 1982.
• Захави, Дан.«Натурализованная феноменология» в Справочнике по феноменологии и когнитивной науке № .

Информация об авторе

S. Theodorou
Электронная почта: [email protected]
Университет Иммакулата
США

Метафора, сравнение, персонификация, метонимия — Yvision.kz

Я хочу показать, что я узнал о метафоре, сравнении, персонификации и метономии. Я надеюсь, вам понравится.

МЕТАФОР

Термин «метафора», как показывает этимология этого слова, означает перенос какого-либо качества от одного объекта к другому. Идея, что метафора основана на сходстве или сходстве двух соответствующих объектов или понятий. Метафора утверждает, что A — это B

Метафоры можно классифицировать по степени их неожиданности. Таким образом, метафоры, которые являются совершенно неожиданными, то есть совершенно непредсказуемыми, называются подлинными метафорами. Те, которые обычно используются в речи и поэтому иногда даже фиксируются в словарях как выразительные средства языка, — это банальных метафор, или мертвых метафор.

Конструктивно может быть:

-Простой

-Продлен

-Смешанный

Метафоры используются, чтобы помочь нам понять неизвестное, потому что мы используем то, что знаем, по сравнению с тем, чего мы не знаем, чтобы лучше понять неизвестное. Делает речь, фразы более яркими.

SIMILE

Simile — образное сравнение двух непохожих объектов, принадлежащих к разным классам. Сравнение утверждает, что A подобен / как B.

Человек-аналог показывает нам, что мы используем в сравнении))

Образно аналогии могут быть метафорой:

— подлинный, основанный на свежей аналогии между двумя вещами.

— банально, первоначальное переносное значение которого было забыто из-за чрезмерного использования (слепой, как летучая мышь, больной, как собака)

Структурно сравнения могут быть:

— обыкновенный

-disgiused (походить, казаться, выглядеть, проявляться)

— пролонгированный (А — Б, Б, Б)

Наблюдения за различиями между сравнениями и метафорами

• «Писатели иногда используют сравнений и метафор, чтобы помочь создать яркий образ в сознании читателя.Сравнение сравнивает две вещи, используя слово как или как .

Сравнение: Мой отец ворчит по утрам, как медведь.

Метафора также сравнивает две вещи, но не использует слово как или как .

Метафора: Мой отец по утрам — медведь.

( Навыки и стратегии изучения английского языка: уровень 8 , Saddleback, 2005)

• « simile ставит две идеи бок о бок; в метафоре они накладываются друг на друга.Казалось бы естественным думать, что сравнение, будучи более простым, старше ».
  (F.L. Lucas, Style . Macmillan, 1955)

• « сравнение также является метафорой; поскольку между ними небольшая разница: когда поэт говорит:« Он бросился как лев », это сравнение, но« Лев бросился »[с лев , имеющим отношение к человек] был бы метафорой; поскольку оба храбры, он использовал метафору [то есть сравнение] и говорил об Ахилле как о льве. Это сравнение полезно также в речи, но лишь изредка, поскольку оно поэтично.[Сравнения] следует вводить как метафоры; поскольку они — это метафор, различающихся по форме выражения ».
  (Аристотель, Риторика , Книга третья, глава 4. Перевод Джорджа А. Кеннеди, Аристотель, О риторике : Теория гражданского дискурса Oxford University Press, 1991)

• « Сравнение и Метафора различаются только степенью стилистической изысканности. Сравнение, в котором сравнение проводится непосредственно между двумя объектами, относится к более ранней стадии литературного выражения: это преднамеренная разработка соответствия, часто преследовали ради него самого.Но метафора — это быстрое озарение эквивалентности. Два образа, или идея и образ, равны и противоположны; сталкиваются друг с другом и многозначительно реагируют, удивляя читателя внезапным светом «.
  (Герберт Рид, English Prose Style . Beacon, 1955)

• «Связь между simile и метафорой близка, метафора часто определяется как сжатое сравнение, то есть того, кто бегает как молния , можно назвать бегуном на молнии .Иногда сравнение и метафора настолько хорошо сочетаются, что трудно найти соединение. . .. «
  (Том МакАртур, The Oxford Companion to English Language . Oxford Univ. Press, 1992)

• «Метафора передает отношения между двумя вещами, используя слово или слова в переносном смысле, , а не буквально, то есть в особом смысле, который отличается от того значения, которое оно имеет в контекстах, указанных в словаре.

  «Напротив, в simile слова используются буквально или обычно.Говорят, что эта вещь A похожа на эту вещь B. Описание, данное для A и B, настолько точно, насколько это возможно с помощью буквальных слов, и читатель сталкивается с своего рода свершившимся фактом , где смысл -впечатления часто являются последним тестом успеха. Таким образом, фраза «моя машина похожа на жука» использует слова «машина» и «жук» буквально, и успех сравнения зависит от буквальной — даже визуальной — точности сравнения ».
  (Теренс Хоукс, Метафора .Метуэн, 1972)

Персонализация

Персонификация — еще одна разновидность метафор. Согласно Скребневу, персонификация — это приписывание человеческих свойств безжизненному объекту — в основном абстрактным понятиям, таким как мысли, действия, намерения, эмоции, времена года.

Хочу предложить вам олицетворение из песен (извините, но я не могу вставить видео, могу только ссылку (((

http: // www.youtube.com/watch?v=UTXEwfNxSgo

Метонимия

Метонимии часто используются в литературе и в повседневной речи. Метонимия — замена одного объекта другим на основе их общего существования в реальности.

Примеры:

Мне нравится Диккенс . Собираю старые Китай .

Антономасия

Этот троп имеет ту же природу, что и метонимия.Антономасия — имя собственное, используемое для общего или наоборот.

Примеры:

Звонок любовнику Казанова , офисный работник Дилберт , Элвис Пресли Король , Билл Клинтон Возвращающийся ребенок или жена Горация Рампола Она, которую следует подчиняться.

«Я миф. Я Беовульф . Я Грендель ».

Семантически антомазия может быть подлинной и банальной.

Synecdoche

Synecdoche часто рассматривается как разновидность метонимии.Synecdoche — использование части для обозначения целого и наоборот.

семантически может быть подлинным и банальным.

Примеры:

Все рук на колоде.

служащие преступники

Разница между Meto

Концептуальная метафора — Простая английская Википедия, бесплатная энциклопедия

Концептуальная метафора или когнитивная метафора — это метафора, которая относится к одной области (группе идей) с точки зрения другой.Например, если рассматривать количество с точки зрения направления:

1. Цены растут .
2. Я атаковал все слабые места в его аргументе . (Аргумент как война, а не исследование или поиск истины).
3. Жизнь — это путешествие .
4. Любовь говорила, как будто это война или конкуренция .
5. Время говорилось, как если бы это был путь через пространство или количество , которое можно сэкономить, потратить или потратить впустую.

Идея концептуальной метафоры пришла из книги Джорджа Лакоффа и Марка Джонсона в 1980 году: Метафоры, в которых мы живем, .

«Самый последний лингвистический подход к литературе — это когнитивная метафора, которая утверждает, что метафора — это не способ языка, а способ мышления». Дональд Фриман.

По соглашению концептуальные метафоры пишутся маленькими заглавными буквами, например время — деньги, причем сначала целевой домен (упоминаемая идея), здесь «деньги», а затем исходный домен (термины, используемые для его обозначения). ^[1]

• eminence grise : буквально «серый человек» с французского. В просторечии власть за троном. ^[2] Должностное лицо, близкое к президенту или монарху, которое обладает такой властью за кулисами, что он или она может удвоить или служить монархом.
• номинальный руководитель : лидер, чьи полномочия полностью символичны, например конституционный монарх.
• марионеточное правительство : правительство, которым иностранная держава манипулирует в своих интересах.
• звездная палата : секретный совет или другая группа в правительстве, которая обладает реальной властью, независимо от открытой формы правительства.
• убийство персонажа : распространение (обычно) сфабрикованных историй о кандидате с намерением разрушить его или ее репутацию в глазах общественности.
• уверенная победа : огромная победа для одной стороны.
• верховая езда : победы местных или государственных политиков из-за популярности более влиятельных политиков.
• рядовые : политическое движение, движимое участниками сообщества.
• astroturfing : кампании по связям с общественностью в политике и рекламе, которые пытаются создать впечатление спонтанного поведения на низовом уровне.
• соломенный человек : практика опровержения аргумента, который более слабый, чем на самом деле предлагает оппонент, или который он просто не выдвигал вообще. Типа логической ошибки.
• спин (связи с общественностью): сильно предвзятое изображение события или ситуации.
• охота на ведьм : истерическое преследование политических врагов
• хлеб и зрелища : удовлетворение поверхностных или непосредственных желаний населения за счет хорошей политики; также эрозия гражданского долга и общественной жизни в народных массах.

Есть еще много чего, достаточно, чтобы доказать важность метафоры в нашей жизни.

1. ↑ «Время — деньги». www.lang.osaka-u.ac.jp .
2. ↑ Эта фраза первоначально относилась к Франсуа Леклерку дю Трембле, правой руке кардинала Ришелье.Леклерк был монахом-капуцином, прославившимся своей бежевой мантией (в то время бежевый назывался «серым»).

Метафора. Метонимия. Синекдоха. Игра слов. Ирония. Эпитет.

Гипербола. Преуменьшение. Оксюморон

К настоящему времени вы знаете, что среди множества функций слова главная — обозначать, денотационное значение, таким образом, являющееся основной семантической характеристикой слова. В этом параграфе мы будем иметь дело с выделением этой конкретной функции, т.е.е. с такими типами обозначающих явлений, которые создают дополнительные выразительные, оценочные, субъективные коннотации. Фактически мы будем иметь дело с заменой существующих имен, одобренных долгим употреблением и закрепленных в словарях, новыми, случайными, индивидуальными, вызванными субъективным исходным взглядом и оценкой вещей говорящим. Этот акт обмена именами, замещения традиционно называется передачей , , поскольку, действительно, имя одного объекта переносится на другой, исходя из их сходства (формы, цвета, функции и т. Д.)) или близость (материального существования, причины / следствия, инструмента / результата, отношений части / целого и т. д.).

Каждый тип предполагаемой замены приводит к стилистическому устройству (SD) , также называемому тропом . Наиболее часто используемая, хорошо известная и разработанная среди них — это метафора — перенос имен, основанный на ассоциированном сходстве между двумя объектами, как в «блин», «шар» или «вулкан» вместо «солнце». «; «серебряная пыль», «пайетки» для «звездочек»; «свод», «одеяло», «вуаль» для «неба».

Из предыдущего исследования вы знаете, что номинация — процесс наименования реальности посредством языка — исходит из выбора одной из характеристик, характерных для объекта, которому присваивается имя, для представителя объекта. Связь между выбранным признаком, представляющим объект, и словом особенно ярко проявляется в случаях прозрачной «внутренней формы», когда название предмета легко прослеживается до названия одной из его характеристик. См .: «железная дорога», «председатель», «воск».Таким образом, семантическая структура слова в определенной степени отражает характерные черты того фрагмента реальности, который оно обозначает (имена). Поэтому вполне естественно, что сходство между реальными объектами или явлениями находит отражение в семантических структурах обозначающих их слов: оба слова обладают по крайней мере одним общим семантическим компонентом. В приведенных выше примерах с «солнцем» этот общий семантический компонент — «горячий» (отсюда — «вулкан», «блин», которые также «горячие») или «круглый» («мяч», «блин», которые также круглой формы).

Выразительности метафоры способствует неявное одновременное присутствие изображений обоих объектов — одного, которому дано собственное имя, и того, который дает собственное «законное» имя. Таким образом, формально мы имеем дело с переносом имени на основе сходства одной характеристики, общей для двух разных сущностей, в то время как на самом деле каждая из них входит во фразу в сложности других своих характеристик. Чем шире разрыв между ассоциированными объектами, тем ярче и неожиданнее — тем выразительнее — метафора.

Если метафора включает в себя сходство между неодушевленными и одушевленными объектами, мы имеем дело с персонификацией , — с «лицом Лондона» или «болью океана».

Метафора, как и все другие SD, — это свежие, оригинальные, подлинные, при первом использовании и банальные, избитые, устаревшие при частом повторении. В последнем случае он постепенно теряет свою выразительность, становясь просто еще одной записью в словаре, как в « ножке таблицы» или «восходе солнца», , таким образом, служа очень важным источником пополнения словарного запаса языка.

Метафора может быть выражена всеми смысловыми частями речи и действует в предложении как любой из его членов.

Когда говорящий (писатель) в своем желании представить детально проработанный образ не ограничивает его создание одной метафорой, а предлагает их группу, каждая из которых обеспечивает другую особенность описываемого явления, этот кластер создает устойчивый (продолжительный) метафора.

Упражнение I. Проанализируйте данные случаи метафоры со всех упомянутых выше сторон — семантики, оригинальности, выразительности, синтаксической функции, яркости и проработанности созданного образа.Обратите внимание на способ, которым идентифицируются два объекта (действия): с обоими названными или только с одним — метафоризованный, представленный явно:

1. Она посмотрела на Гофер-Прери сверху вниз. Снег, непрерывно простирающийся от улицы к пожирающей прерии за ее пределами, уничтожил притворство города как убежища. Дома были черными точками на белой простыне. (S.L.)

2. И юбки! Какое зрелище были эти юбки! Это были не что иное, как огромные украшенные пирамиды; на вершине каждой была приклеена верхняя половина царевны.(А.Б.)

3. Я смотрел прямо перед собой, на шею водителя, которая была рельефной картой шрамов от фурункула. (С.)

4. Она была миловидной красавицей. Там, где эта девушка была львицей, другая была пантерой — гибкой и быстрой. (Гл.)

5. Его голос был кинжалом из ржавой латуни. (S.L.)

6. Мудрость относится только к прошлому. Будущее навсегда останется бесконечным полем для ошибок. Вы не можете знать заранее.(D.H.L.)

7. Он почувствовал, как первые водянистые яйца пота увлажняют ладони его рук. (W. S.)

8. В последний момент перед ветреным обвалом дня я сам спустился по дороге. (Ин. Х.)

9. Мужчина стоял посреди улицы, за его спиной выдавался заброшенный залитый рассветом бульвар. (..)

10. Предавая Даниила его судьбе, она чувствовала радость, зарождающуюся в ее сердце. (А.Б.)

11.Он почувствовал неизменно прекрасный запах кофе, заключенного в банку. (J. St.)

12. Мы говорили, разговаривали и говорили легко, сочувственно, сочетая ее опыт с моей артикуляцией. (Jn.B.)

13. «Вы нам так нужны здесь. Это дорогой старый город, но это необработанный алмаз, и вы нужны нам для полировки, а мы такие скромные…». (S.L.)

14. Они шли по двум континентам опыта и чувств, не имея возможности общаться. (W.G.)

15.Женева, мать Красного Креста, хозяйка гуманитарных конгрессов за цивилизацию войны! (J.R.)

16. Она и дети заполнили дом его сестры, и их радость становится все тоньше и тоньше. (U.)

17. Нотр-Дам сидит на корточках в сумерках. (Х.)

18. Я новый год. Я — неиспорченная страница в твоей книге времени. Я твой следующий шанс обрести искусство жить.

Я — ваша возможность применить на практике то, что вы узнали о жизни за последние двенадцать месяцев.

Все, что ты искал в прошлом году и не нашел, скрыто во мне; Я жду, когда вы снова и с большей решимостью это исследуете.

Все хорошее, что вы пытались сделать для других и не достигли в прошлом году, я могу предоставить — при условии, что у вас будет меньше эгоистичных и противоречивых желаний.

Во мне заключается потенциал всего, о чем вы мечтали, но не осмеливались сделать, всего, на что вы надеялись, но не сделали, всего, о чем вы молились, но еще не испытали.Эти сны дремлют легко, ожидая, когда их разбудит прикосновение непреходящей цели. Я твоя возможность. (..)

19. Приходит осень, И деревья сбрасывают листья, И Мать Природа краснеет Перед раздеванием. (N. W.)

20. Он надеялся, что Салли посмеется над этим, и она посмеялась, и во внезапном взаимном потоке они обменяли на серебро смеха все печальные «секреты, которые они могли найти в своих карманах». (U.)

21. Публика по всему Союзу требует ее прибытия, что совпадает с приходом нового столетия.Ибо мы находимся в самом конце, в тлеющем сигарном окурке девятнадцатого века, который вот-вот будет вытоптан в пепельнице истории. (An.C.)

Метонимия, другая лексическая SD, подобная метафоре, теряя свою оригинальность, также становится инструментом обогащения словарного запаса языка, хотя метонимия создается другим семантическим процессом и основана на смежности (близости) объектов или явлений. Перенос имен в метонимии не предполагает наличия у двух разных слов общего компонента в их семантических структурах, как в случае метафоры, а исходит из того факта, что два объекта (явления) имеют общие основания существования в реальности.Такие слова, как «чашка» и «чай» не имеют лингвистической семантической близости, но первое может служить вместилищем второго, отсюда — разговорный клише «Будете ли вы еще чашку?», Который однажды является случаем метонимии. оригинал, но из-за долгого использования больше не принимается как свежая SD.

«Моя начальство вызовет ваше начальство», — говорит один из персонажей «Аэропорт » А. Хейли другому, что означает: «Мой босс позвонит вашему начальнику». Передача имен вызвана тем, что оба начальника — офицеры, носят форменные фуражки с латунными кокардами.

Область переноса в метонимии гораздо более ограничена, чем область метафоры, что вполне понятно: объем человеческого воображения, идентифицирующего два объекта (явления, действия) на основании общности одной из их бесчисленных характеристик, безграничен, в то время как реальные отношения между объектами более ограничены. Поэтому метонимия, в целом, — менее часто встречающаяся SD, чем метафора.

Подобно выделению одного особого типа метафоры в замкнутую СД персонификации, один тип метонимии, а именно тот, который основан на отношениях между частью и целым, часто рассматривается независимо как синекдоха.

Как правило, метонимия выражается существительными (реже — субстантивированными числительными) и используется в синтаксических функциях, характерных для существительных (подлежащее, объектное, сказуемое).

Упражнение II. Укажите метонимии, укажите тип отношений между названным объектом и подразумеваемым объектом, который они представляют, также обратите внимание на степень их оригинальности и их синтаксическую функцию:

1. Он прошелся по ее комнате, после своего представления, рассматривая ее картины, ее бронзу и глину, спрашивая создателя этого, художника того, откуда взялась третья вещь.(Доктор)

2. Она хотела иметь много детей, и она была рада, что все было так, что Церковь одобряла. Потом маленькая девочка умерла. Нэнси порвала с Римом в день смерти ее ребенка. Это был секретный разрыв, но католики не порывают с Римом случайно. (J.O’H.)

3. «Эвелин Глазго, сейчас же вставай со стула». Девушка оторвалась от книги. «Что случилось?»

«Твой атлас. На юбке будет масса складок сзади». (Э.F.)

4. За исключением недостатка молодежи, у гостей не было общей темы, они казались чужими среди чужих; действительно, каждое лицо, входя, изо всех сил старалось скрыть тревогу, увидев там других. (T.C.)

5. Она увидела вокруг себя, скопившиеся вокруг белых столов, множество ярко-красных губ, напудренных щек, холодных жестких глаз, самонадеянных высокомерных лиц и наглых грудей. (А.Б.)

6. Дина, стройная, свежая, бледная восемнадцатилетняя, была податливой и все же хрупкой.(..)

7. Мужчина выглядел довольно старым, сорока пяти, потому что он уже седел. (К. П.)

8. Хозяин деликатесов был бойким и веселым пятьдесят. (Т. Р.)

9. «Было легче взять на себя роль персонажа, не говоря слишком много лжи, и вы привнесли в работу свежий взгляд и ум». (П.)

10. «Несколько замечательных картин в этой комнате, господа. Гольбейн, два Ван Дейка и, если я не ошибаюсь, Веласкес. Меня интересуют картины.»(Гл.)

11. Вам некого винить, кроме себя. Самые грустные слова языка или пера. (И.Ш.)

12. В течение нескольких дней после работы ему потребовался час, чтобы провести расследование, взяв с собой несколько образцов пера и чернил. (Доктор)

13. Вот и вы снова в своих уловках. Остальные зарабатывают на хлеб; вы живете на мою благотворительность. (E.Br.)

14. Я перешел через высокий платный мост, проехал по нейтральной зоне и подошел к месту, где Звездно-Полосатые звезды стояли плечом к плечу с Юнион Джеком.(J. St.)

15. Хвала была достаточно восторженной, чтобы восхитить любого обычного писателя, зарабатывающего на жизнь своим пером. (С.М.)

16. Он прошел через духи и разговоры. (И.Ш.)

17. Его разум был настороже, и люди приглашали его к обеду не по старинке, а потому, что он того стоил. (С.М.)

18. Вверх по площади, от угла Кинг-стрит, прошла женщина в новом чепчике с розовыми завязками и новом синем платье, которое спускалось на плечах и достигало обширной окружности у подола.Сквозь безмолвную залитую солнцем уединенность площади эта шляпка и это платье плыли на север в поисках романтики. (А.Б.)

19. Двое мужчин в форме тяжело бежали к зданию Администрации. Когда они бежали, Кристиан увидел, как они выбросили винтовки. Это были дородные мужчины, похожие на рекламу мюнхенского пива, и им было трудно бежать. Первый заключенный остановился и поднял одно из выброшенных ружей. Он не стрелял, но нес, преследуя охранников.Он размахивал винтовкой, как дубиной, и одна из рекламных объявлений пива упала (И.Ш.)

Как вы, должно быть, видели из краткого очерка и примеров метафоры и метонимии, первая действует на лингвистической основе (исходя из сходства семантических компонентов слова), а вторая опирается исключительно на экстралингвистическую, фактически существующие отношения между явлениями обозначаются словами.

Наша следующая проблема — это кластер SD, которые объединены в небольшую группу, поскольку имеют много общего как в механизме их образования, так и в их функционировании.Это — каламбур (также обозначается как парономазия), зевгма, нарушение фразеологизмов, семантически ложные цепочки, и чушь непоследовательности. В стилистической традиции англоязычных стран широко обсуждаются только первые два. Последние два, действительно, могут рассматриваться как небольшие вариации первых, поскольку, по сути, четверка выполняет одну и ту же стилистическую функцию в речи и оперирует одним и тем же лингвистическим механизмом: а именно, одна словоформа преднамеренно используется в двух значениях. .Эффект от этих SD юмористический. Контекстные условия, приводящие к одновременному осознанию двух значений и формированию каламбура , могут различаться: это может быть неправильное толкование высказывания одного говорящего другим, что приводит к тому, что его замечание имеет дело с другим значением неверно истолкованного слова или его омоним, как в знаменитом случае из the Pickwick Papers Когда толстый мальчик, слуга мистера Уордла, вышел из коридора, очень бледный, хозяин спросил его: «Вы видели каких-нибудь духов?» «Или взять любой?» — добавил Боб Чужой.Первый «духи» относится к сверхъестественным силам, второй — к крепким напиткам.

Наказание может быть результатом умышленного нарушения говорящим ожиданий слушателя, как в шутливой цитате из Б. Эванса: «В жизни каждого мужчины наступает период, но в его жизни она всего лишь точка с запятой». Здесь мы ожидаем, что вторая половина предложения раскрывает содержание, исходя из «точки», понимаемой как «промежуток времени», в то время как автор использовал это слово в значении «знак препинания», которое становится понятным из «точки с запятой» «, следуя за ним.

Неправильная интерпретация может быть вызвана фонетическим сходством двух омонимов, как, например, в решающем случае пьесы О. Уайльда Важность быть Эрнестом.

В очень многих случаях многозначные глаголы, которые имеют практически неограниченную лексическую валентность и могут сочетаться с существительными самых различных семантических групп, сознательно используются с двумя или более однородными членами, которые не связаны семантически, как в таких примерах из гл. Диккенс: «Он взял свою шляпу и ушел», или «Она ушла домой, в потоке слез и в кресле-седане».Это корпуса классической зевгмы, , весьма характерной для английской прозы.

Когда количество однородных членов, семантически несвязанных, но связанных с одним и тем же глаголом, увеличивается, мы имеем дело с семантически ложными цепочками , , которые, таким образом, являются разновидностью зевгмы. Как правило, из тематической группы выпадает последний участник цепочки, опережая наши ожидания и производя юмористический эффект. Следующий случай из S.Примером может служить Ликок: «Требуется гувернантка. Должна обладать знаниями румынского, русского, итальянского, испанского, немецкого языков, музыки и горного дела».

Как вы видели на примерах классической зевгмы, связи между глаголом, с одной стороны, и каждым из зависимых членов, с другой, имеют разную интенсивность и стабильность. В большинстве случаев один из них вместе с глаголом образует фразеологизму или клише, в которых глагол теряет часть своей смысловой независимости и силы (ср.: «проститься» и «снять шляпу»). Зеугма восстанавливает буквальное исходное значение слова, что также происходит в нарушении фразеологических единиц различных синтаксических шаблонов, как в примечании Голсуорси: «Маленький Джон родился с серебряной ложкой во рту, которая была довольно кудрявой и большой». Слово «рот» с его содержанием полностью потеряно во фразеологизме, что означает «иметь удачу, родиться удачливым». Прилагая к модулю квалификацию рта, автор восстанавливает значение слова и предлагает очень свежее, оригинальное и выразительное описание.

Иногда говорящий (писатель) вмешивается в структуру слова, приписывая омонимические значения отдельным морфемам, как в этих шутливых определениях из словаря Эсара: профессора корабль, полный профессоров; полагаясь — снова рассказывают ту же историю; узрел — чтобы кто-нибудь вас удерживал и т. Д.

Таким образом, можно сказать, что каламбур может быть реализован на большинстве уровней языковой иерархии. Действительно, описанное нарушение словообразования имеет место на морфологическом уровне; зевгма и каламбур — на лексическом уровне; нарушение фразеологизмов включает как лексический, так и синтаксический уровни; семантически ложные цепочки и еще одна SD этой группы — бессмыслица непоследовательности — на синтаксическом уровне.

Бессмыслица непоследовательности основывается на расширении синтаксической валентности и приводит к объединению двух семантически несвязанных предложений в одно предложение, например: «Император Нерон играл на скрипке, поэтому они сожгли Рим». (E.) Два несвязанных утверждения насильственно связаны между собой причинно-следственными отношениями.

Упражнение III. Проанализируйте различные случаи игры слов, укажите, какой тип используется, как создается, какой эффект добавляет произнесению:

1.Через некоторое время и пирожное он нервно подкрался к двери гостиной. (А. Т.)

2 Я ищу в мужчине две вещи. Отзывчивый характер и полные губы. (И.Ш.)

3. Дороти, по моему заявлению, зажала рот рукой, чтобы сдержать смех и жевательную резинку. (Jn.B.)

4. Я верил, что все люди братья; она думала, что все мужчины мужья. Я отказался от всего беспорядка. (Jn.B.)

5. В декабре 1960 года в известном специальном издании Naval Aviation News, объяснялось, почему «корабль» упоминается как «она»: потому что вокруг него всегда царит суета; потому что обычно с ней идет банда мужчин; потому что у нее есть талия и она остается; потому что нужен хороший мужчина, чтобы обращаться с ней правильно; потому что она показывает свои верхние строения, прячет свое дно и, заходя в порт, всегда направляется к покупателям.»(Н.)

6 . Когда я умру, надеюсь, мне скажут:

«Багровы его грехи, но книги его читались». (Х. Б.)

7. Большинство женщин в Лондоне в настоящее время, кажется, обставляют свои комнаты только орхидеями, иностранцами и французскими романами. (О. З.)

8. Теперь я полон стихов. Гниль и поэзия. Гнилые стихи. (В)

9. «Брен, я ничего не планирую. Я ничего не планировал в течение трех лет … Я — я не планировщик.Я печень «.

«Я поджелудочная железа», — сказала она. «Я», и она поцеловала абсурдную игру. (Ph. R.)

10. «Кто-то у двери», — сказал он, моргая.

— Судя по звуку, около четырех, — сказал Фили. (А. Т.)

11. Он может быть бедным и потрепанным, но под этими рваными штанами бьется золотое сердце. (E.)

12. Бэббит уважал величие во всем: в горах, драгоценностях, мускулах, богатстве или словах. (S.L.)

13.Мужчины, приятели, красные плюшевые сиденья, белые мраморные столы, официанты в белых фартуках. Мисс Мосс прошла через все. (М.)

14. Моя мать была одета в свое лучшее серое платье и золотая брошь, а под каждой скульной костью были розовые румяна. (W.G1.)

15. Хупер засмеялся и сказал Броуди: «Вы не возражаете, если я дам что-нибудь Эллен?»

«Что ты имеешь в виду?» — сказал Броуди. Он подумал про себя: дать ей что? Поцелуй? Коробка шоколадных конфет? Удар в нос?

«Подарок.На самом деле это ничего. «(P.B.)

16. «Здесь разрешен только один сорт табака -« Три монахини ». Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра». (Br. B.)

17. «Доброе утро», — сказал Бильбо серьезно. Светило солнце, и трава была очень зеленой. (A.T.)

18. Один писатель однажды сказал: «Сколько раз вы сможете называть себя Человеком, зависит от того, сколько языков вы знаете». (M.St.)

:

.